— Я там не был, — сказал Рейнхарт. — Пока что. Меня сюда из Миссии послали.
— Брось, — сказал паренек, — разве мы не встречались в «Анголе»?
— Нет.
— Я удивляюсь. Ты вроде не похож на ханыгу.
— Однако это так.
— Ты ведь янки, верно?
— Жил когда-то в Нью-Йорке.
— А, в Нью-Йорке! Там до черта блатных, верно? И банды все время дерутся, стенка на стенку, и друг друга подкалывают перышком, да?
— Да, — сказал Рейнхарт. — Все время.
— Я сидел там с одним на исправительной ферме, он из Нью-Йорка. Говорил, у них все время это мочилово, говорил, что сам в этом варился. Вот я и хотел проверить, правда ли.
— Наверное, он правду тебе сказал.
— Дерутся, режут друг друга все время, а?
— Это правда.
— И тебе случалось?
— Да нет, все некогда было, — сказал Рейнхарт. — Хотел, да дел всегда невпроворот.
— Небось больше по бабам, да?
— Это да, — сказал Рейнхарт. — Это точно.
— Меня зовут Дорнберри, — сказал паренек. — А кличка моя — Сынок. Я пробирался в Нью-Йорк, когда меня сцапала полиция. С которым я сидел, так он говорил: мое счастье, что я туда не попал. Он говорил, у меня кишка тонка и мне не вытянуть. Они б меня сразу пришили.
— Может, это их счастье, что ты туда не попал.
— Может, и правда, а? Ты что, только сегодня начал?
— Первый день, — сказал Рейнхарт. — А ты?
— Ну, я-то уж скоро месяц. Дождусь, пока выйдет мой срок — один день за два. Тогда подамся в Нью-Йорк.
— Они тут здорово носятся с этим перевоспитанием, верно? Интересно, с какой это радости?
— Так это же фабрика М. Т. Бингемона, — сказал Дорнберри. — Слыхал про такого?
— Читал у Луэллы Парсонс[27], — ответил Рейнхарт. — Он, кажется, женат на какой-то киноактрисе? Глория — как ее? Я думал, он делает арахисовое масло.
— Масло, — с добродушной снисходительностью сказал Дорнберри, — арахисовое масло — это одна кроха из Бингемоновых дел. Он все что хошь делает и всем до капли владеет. Говорят, эту фабрику он открыл специально, чтоб таким, как мы, помочь. Тебе еще не рассказывали? И ничего про План М. Т. Бингемона ты не слыхал?
— Нет, — сказал Рейнхарт.
— Ну так они еще тебе задурят голову, когда пойдешь в кассу. Там один дядька тебя будет вербовать в Легион.
— В Иностранный легион?
— Ха, — сказал Дорнберри. — Иностранный! Нет, брат, это у них такая штука, куда они всех хотят затащить, там разные лекции да военная муштра и всякая белиберда. Это входит в перевоспитание. Патриотическая штука.
— Патриотическая? — переспросил Рейнхарт. — Должно быть, это занятно.
