— Ну, знаешь, не скажи, — галантно возразил молодой человек. — Это никакой роли не играет. Некоторым от этого ты еще больше придешься по вкусу, понятно?
— Я не хочу у вас работать, мистер. Развлечения меня не интересуют, и, вообще, такими делами я не занимаюсь.
— Да? А что ж ты будешь делать? На что ты еще способна? Сама небось понимаешь, если тебе охота каждый день кушать, то лучше оставайся у нас. Податься тебе некуда, ты меня поняла? Это я тебе говорю, потому что вижу: город тебе незнаком, а мне неприятно смотреть, как девушка сама себе роет яму.
— Мне совершенно не о чем беспокоиться, — сказала Джеральдина. — Тут целый день все только и заботятся, что о моих интересах.
— Смотри, попадешь в беду.
— В общем, я пошла, — сказала Джеральдина. — Вы мне дадите уйти?
— Да кто тебя держит? Катись к черту. И не вздумай промышлять в нашем районе, — крикнул он вслед, когда она спускалась по ступенькам. — Поймаю — здорово рассержусь!
Она вышла, пересекла Шартр-стрит и зашагала к реке. Низкое багровеющее солнце полыхало на балконах верхних этажей, внизу, на улицах, сгущались тени. За углом Декатур-стрит ей попался на глаза бар, где было светлее и чище, чем в других; она на секунду остановилась, откинула упавшие на лоб волосы и вошла.
Бар был полон, вдоль всей стойки сидели люди. Ближе к двери компания хохочущих голландцев с пивным румянцем на щеках угощала белым вином трех кубинок в ярко-красных брючках. Дальше несколько молчаливых завсегдатаев безучастно потягивали пиво, а за ними кучка несвежих дам заигрывала с тремя хмельными и угрюмыми грузчиками. В кабинке напротив музыкального автомата два матроса пили виски.
Джеральдина прошла вдоль стойки и отыскала себе место как раз напротив кабинки, где сидели матросы. Она заказала виски с содовой, отхлебнула, медленно встала и подошла к музыкальному автомату. Глядя мимо матросов, она улыбнулась; один из них приветствовал ее поднятым стаканом. Джеральдина взяла список пластинок и стала читать, напевая себе под нос и похлопывая ладонью по теплой пластиковой обложке. Она слышала, возвращаясь на место, как один из матросов встал и пошел за ней. Седоватый сицилиец у кассового аппарата на стойке смотрел на нее равнодушным взглядом.
Рука матроса обхватила ее плечи — она скосила глаза на его волосатую веснушчатую кисть. На темно-синей подкладке завернувшегося обшлага были вытканы красные и зеленые драконы.
— Жизнь — мировая штука, если не слабеть, — прокричал он, сжимая ее плечо.
