Наконец шампанское было разлито, и вновь наступила тишина.
И я услышал «легкий шелест их новой жизни», предчувствие чего-то очень хорошего. «А впереди у вас будет то-то и то-то, то-то и то-то», – сказала бы тетя Оля и наговорила бы впрок много хорошего и заманчивого, чтобы им захотелось всего этого терпеливо ждать. Именно это она и называла «легким шелестом новой жизни». Правда, тетя Оля никогда не предупреждала о том, что в жизни человека может быть и плохое, и трудное. И это была ее ошибка, но такой она была человек.
Дядя Шура молча посмотрел на Надежду Васильевну, и, кроме радости, у него в глазах была затаенная грусть.
Тогда я этого не понимал, как может быть грустно, когда радость. Но теперь-то я знаю, что все в жизни соединяется: радость по настоящему и грусть по прошедшему. Получается какая-то горьковатая радость.
И вдруг дядя Шура повернулся ко мне и спросил:
– А что по этому случаю сказала бы наша знаменитая тетя Оля?
– Это Борина тетя, – объяснила Наташка Надежде Васильевне. – Она все-все знает.
– Она бы сказала… – От страха перед этой красавицей у меня из головы все вылетело. Я зачем-то встал и от смущения покраснел. – Она бы сказала…
– …что жизнь все-таки прекрасна, – вдруг сказала Надежда Васильевна.
– Точно! – закричал я и закончил словами тети Оли: – «…и несмотря ни на что, надо идти вперед».
– Ура-а-а тете Оле! – сказал дядя Шура, поднял бокал и «пошел вперед».
И Надежда Васильевна «пошла вперед»: она встала и подняла бокал.
Я тоже поднял бокал.
И Наташка, забыв об обиде, сделала первый шаг навстречу неизвестному.
Неизвестному мне, неизвестному ей, но уже тогда известному, как потом оказалось, необыкновенно умной Надежде Васильевне.
– Наташа, – сказала Надежда Васильевна, – извини меня.
Каждый раз, когда я вспоминаю эту свадьбу, у меня в ушах раздается звон наших бокалов и слова Надежды Васильевны, обращенные после Наташки ко мне:
– А ты мне веришь, друг мой?
Вначале я даже не понял, что она разговаривает со мной, а догадавшись, ужасно обрадовался: быть другом такой красавицы всякому приятно.
– Верю, – проникновенно и тихо ответил я, хотя мне хотелось вопить: «Верю, верю, верю!»
Было какое-то величие в ее словах «друг мой», и мне захотелось сделать для нее тут же что-нибудь сверхъестественное, и я сказал:
– А я читал, на свадьбах всегда бьют бокалы. Это к счастью.
– Вот именно! – закричал дядя Шура, совсем как мальчишка. – Это к счастью!
И дядя Шура выпил свое шампанское, поднял бокал и с силой бросил на пол. И второй бокал разлетелся на куски.
