Лейли и Меджнун | страница 9



Где был бы признан хоть один поэт.


Как в Хинде, в Фарсе, в Шаме, в Хорасане,

Так в Руме, и в Аджаме, и в Ширване, -


Никто не может взвесить пронизь слов, -

Иначе мы бы знали знатоков[23].


Поэзию скрывать напрасно будешь -

Так солнце не светить ты не принудишь!


Пусть камни закрывают ход в рудник -

Рубин всегда покажет всем свой лик.


Но такова круговорота воля, -

И мы стихов нигде не видим боле.


Что ж! Я плохой круговороту друг:

Ведь я не вхож в ему подвластный круг.


Он хочет мерной речи униженья,

Он хочет возбудить к стихам презренье,


 А я хочу открыть простор стихам,

Когда больны они, лекарства дам.


Круговорот считает мудрость зыбкой,

Но я смеюсь над этою ошибкой.


Разрушенное воссоздать хочу,

И верю я - мне это по плечу!


Ода кравчему

О кравчий, помоги же мне в печали,

Меня оковы горя оковали!


Нам горести лечить разрешено,

Лекарство против горестей - вино!


Когда тобой спасен я буду, бедный,

Знай, помощь не останется бесследной.


Ракушка я, ты облако весной.

Дай каплю, я дам жемчуг дорогой.


Ты солнце, я же - черный прах долины,

Огонь мне дай - и получай рубины!


Скиталец я бездомный - пожалей!

Нет у меня ни близких, ни друзей!


Друзья, которых нет давно на свете -

Певцы минувших навсегда столетий, -


Нагими на земной явились пир,

Но проводил их с почестями мир!


Поддержку получив в круговороте,

Был в каждом веке кто-нибудь в почете.


И сладость слов его вкусивши, встарь

Какой-нибудь его возвысил царь.


Перс, тюрк, араб поэтов привечали,

Поэтам не давали жить в печали.


Абунаваса верно оценив,

Ему дары принес Гарун-халиф.


И Низами не ведал в жизни страха

Затем, что был любимцем ширван-шаха.


Шах Хорасана милости свои

Лил щедро златоусту Навои.


Кому чудесный жемчуг слов был нужен,

Сокровища менял на горсть жемчужин.


Теперь уж нет властителей таких,

Поэтов нет, исчез и сладкий стих,


Ушло, облекшись в рубище, то племя,

И дел его не знает наше время.


Чтоб не увял цветок стихов теперь,

Чтобы искусства не закрылась дверь,


Задумал я: высокой мерной речью

Веков обычай я увековечу ...


Отныне я вступил на славный путь,

И мне теперь спокойно не заснуть...


Решил поэзии веленьям внять я,

Слагание стихов - мое занятье.-


Но только людям мира я не люб,

Они сочли, что дерзок я и туп.


И стоит мне сказать одно лишь слово,

Готовы все корить меня сурово.


Завистники, исполнены вражды,

Меня клянут, желая мне беды.


Но будет все ж конец хуленью злому

Еще меня оценят по-иному . . .


Поэты отошедших вдаль веков,

В цветник являясь, чтоб нарвать цветов,


Здесь находили и траву и розы,