– Ты прав, доктор. Моя кривая построена исключительно почти на одном инстинкте, который иногда меня и обманывает. Ну-с, в этом селе, доктор, нам надо запастись провиантом, ибо нам предстоит несколько дней и ночей провести в лесу.
– Где? – даже подскочил я.
– В лесу, – невозмутимо ответил он.
– С нами крестная сила! Этого еще только не хватало! Мы что же, на съедение диким зверям направляемся?
Мой великий друг усмехнулся.
– На съедение… Гм… В самом деле, как бы не попасться в лапы лесных зверей.
Мы входили в село.
Путилин довольно громко затянул какой-то псалом.
Он держался за мою руку, словно слепец, которого ведет поводырь.
– «И-и-и хо-ди по стопам Иисуса», – пел он высоким, дрожащим старческим голосом.
Помню, как сейчас, к нам подошла какая-то сердобольная старушка и подала мне копейку. Эту копейку я храню до сих пор.
Не знаю, по какому случаю, но на улице села был сход. «Общество» православных мужичков с жаром обсуждали свои сельские дела.
Путилин подошел к сходу.
– О, горе, горе! – громко начал он, высоко потрясая палкой. – Горе нам, несть бо числа нечестивцев, оскверняющих веру нашу единую, православную.
На нас обратили внимание.
– Это кто же такой будет?
– Откелева такой взялся?
– Юродивый… блажной, должно.
Все, видимо, заинтересовались, ибо юродивые всегда пользовались большим почетом на Руси православной, недаром даже цари бледнели пред обличительными речами «блаженненьких».
Путилин входил все в больший и больший обличительный пафос.
– И каркают враны раскольничьи над головами нашими, тучей темною полегли они по полям, по горам, по лесам.
– Ты это насчет чего, дедушка? – обратился какой-то парень к Путилину.
– Нишкни! Нетто не слышишь, про что божий человек речь держит? Известно дело, правильно говорит: тучей залегли раскольники, сколько наших к себе переманили.
– Верно! Верно!
– И аз, раб многогрешный, по слову Господа моего решит к нечестивцам стопы моя направить спасения душ их ради и для. Покайтеся, опомнитесь! – тако буду глаголить, зане близок час страшного судилища Христова. Испепелит вас дождем – смолой огненной! О, змии хитрые! За скобку нашу хватаетесь, руцы тряпкой обвязав, дабы не оскверниться, а за перси блудной Девицы – голою рукой.
Я еле удержался от хохота.
«Мир» разразился веселым смехом.
– Ай да Божий человек! Верно, братцы, ввернул он! Первые они блудники! Все о смиренстве канючат, а сами бабы ни одной не пропустят!
– Реките, братие мои возлюбленные: мнозили суть тамо но, во лесе темноме, нечестивцев?
