«Убью! Шкуру спущу. Только бы добиться, только бы вызнать!»
Гневен, лютен прискакал он к усадьбе.
А его, конечно, уже ждут. Уже стоят, выстроившись, те рабы – «худые людишки», которые под ударами плетей готовы целовать его загаженные стремена. И он прошел в свой барский дом (ибо барство свое он почитал только по записи в шестую бархатную дворянскую книгу).
И когда он вошел, то крикнул:
– Эй, ловчего Сергуньку сюда!
Несколько минут прошло.
И вырос перед барином «холоп верный».
– Где жена? – заскрипел зубами Ехменьев.
– В опочивальне своей.
У Ехменьева было принято выражаться по-старинному с соблюдением стиля и колорита чуть ли не Домостроя.
– Скажи ей, туда иду. К ней. Пусть приготовится. Меня жди!
А сам думушку думает.
«Неужели? Да неужели?»
Вот и она, эта красивая, большая спальня.
Навстречу Ехменьеву робко поднялась молодая красивая женщина, жена его.
С ненавистью во взоре встретила она грозного мужа-палача.
– Здороваться вам не угодно? – Говорит, а сам кривится от бешенства.
– Мы виделись уже с вами, – сухо ответила Ехменьева.
– Так-с… А вот спросить мне надо вас кое о чем.
– Пожалуйста, спрашивайте.
– Скажите, это вы изволили нажаловаться на меня знаменитому Путилину?
– Что такое?
– То, что слышите.
– Какому Путилину? Я даже не знаю, кто это такой.
– Будто бы? Так, стало быть, не вы? Вы никого не посылали к нему в имение X.?
– Вы или пьяны, или с ума сошли! – негодующе-гневно вырвалось у нее.
– Хорошо-с… Мы еще побеседуем с вами.
Лютый помещик вышел и прошел на свою половину.
– Сергунька! Меду стоялого, живо!
Любимый ловчий, как верный пес, зарадовался.
Он знает, что если дело начинается с меду, то быть великой потехе-попойке.
И радуется этому лукавый, кровожадный раб, прошедший всю ехменьевскую науку, ох страшна она, эта наука!
– Слушай, Сергунька! Слушай меня внимательно. Надо нам с делом одним покончить.
– С каким-с?.. – рабски склоняется ловчий.
– Не догадываешься?.. А?..
Грозен голос, да и ответ страшен. Знает он, о чем речь ведет Ехменьев… Ну конечно, о барыне… Не в первый раз заводит об этом разговор он. А только жуть берет, робость, страх.
«Страшное ведь дело… И в ответе, случись что, ты первый будешь».
– Слушай же, Сергунька. Жил-был царь Иван Васильевич Грозный, – начал Ехменьев, отхлебывая мед стоялый из золотого кубка. – И грозен он, правда, был, но и велик… Так вот, однажды пришла ему на ум мысль: можно ли убить человека так, чтобы следов насильственности не было? Думал он, думал… Надоели ему обычные казни: и смола, и олово, и печь огненная… И придумал он особенную пытку… Запытаешь человека, умрет он, а следов никаких не видно.
