Вдруг, резко поворачивается на спину Иван-Лихой человек. Он приподнимается на локте. Его левый глаз перетянут грубой серой тряпкой. Множество Бесенят, ранее не различимых среди сугробов, источают глазами тоскливое ледяное мерцание. Кажется, вся исконная бесовская нежить Севера вперилась в Ивана своим губительным взором.
ИВАН-ЛИХОЙ ЧЕЛОВЕК (поет — кричит) Эх вы тени, мои тени! Тени новые мои! Тени новые, буевые, рас-сы-ы-ыпча-ты-е! (булькает из горлышка бутылки)
Что-то постороннее слышится в замирающем стенании вьюги. Какая-то новорожденная сила вдруг явственно выделилась и воцарилась над тундрой… Вдалеке звенит колокольчик, слышится хруст снега под тяжестью копыт и скрип полозьев!
(Наше с читателем воображение работает не синхронно с текстом, но в неком «творческом соответствии» с ним. Весь ассоциативный ряд «выговецких» эпизодов — словно немного «дорисован» руками и воображением. Ощущается некое «сопротивление» временных пластов; образы балансируют между полным небытием и усилием памяти. Образы пытаются «вспомнить» сами себя. Видеоряд и звукоряд — не вполне синхронны, движутся попеременно, толчками. Видения настолько зыбки, что могут в любой момент «осыпаться» и исчезнуть.)
Мчатся по непроторенной пустынной стезе сани, запряженные шестеркой вороных, с императорским вензелем на дверцах кибитки. Пронзительно и бодро поет рожок переднего кирасира, прокладывающего государев путь по заповедным северным сугробам. Искрят на ветру факелы в руках сине-красных драгун в натянутых до бровей черных заиндевевших треуголках. Спешит, запряженный вьюгой, морочный царский поезд к своей неведомой цели, а лихая пособница метель начисто заметает за ним следы. Вдруг, все остановилось! Стихла и угасла вьюга. Близко звякнул и замер колокольчик. Небо прояснилось, стало глубоким и звездным. Соскочивший с лошади драгунский офицер бросился к царевой кибитке. Распахнув дверцу, офицер сделал шаг в сторону, и из кибитки, будто от чьего-то тренированного навесного пинка, чижиком вылетел мусью и воткнулся в сугроб острым, словно гусиный клюв, задом: «Х-х-хек!», два переворота в воздухе, и — только лысое мусьево темечко торчит из рыхлого снега, да пара остроносых парижских туфель! Чьи-то длинные ноги в тяжелых разношенных ботфортах вытянулись в раскрытую дверцу и сладко потёрлись одна о другую. Музыкальный, срывающийся на фальцет, бас речитативом вывел из кибитки: «Сие едино жажду мою утоляет; сие едино услаждает мя!». «В путь!» — командует властный голос из кибитки. «В путь?» — соображает потрясенный Иван, — «Какой путь, когда ни зги впереди? Путь пройден — впереди окиян». Однако, не долго думая, выскочил Иван из тьмы на факельный свет и пал на левое колено, распластав увечную ногу перед государем!
