– Почему ты не оставишь его?
– Не хочу, – призналась она. – Никакой разум не откажется от статуса жены владельца небольшой планеты.
– Так твой муж богат?
– Угу, – Кит затянулась сигаретой, задержала дыхание и закрыла глаза. – Хорошо-то как…
Тайлер молчал.
– Хочешь сигарету? – предложила она.
– Нет.
– Презираешь меня?
– Не знаю.
– А те дикарки, с которыми ты спал… Что ты чувствовал?
– Ничего.
– Значит, ты должен понимать меня. Сколько у тебя не было секса?
– Пару месяцев.
– А у меня больше года, – Кит отбросила сигарету. – Знаешь, зачем я приехала сюда?
– Догадываюсь.
– Милли говорит, местные мужики в общем ничего.
– Милли устала быть шлюхой в постели Бартона.
– Я так и думала, – Кит снова достала пачку сигарет. – Уверен, что не хочешь одну? Тебе не помешает расслабиться.
Тайлер кивнул. Кит молча наблюдала, как он курит.
– Мне нравится, как ты это делаешь, – сказала она.
Тайлер поманил ее к себе.
– Открой рот, – сказал он.
Кит подчинилась. Он наклонился к ней и выдохнул дым. Их губы почти соприкоснулись. Кит закрыла глаза.
– Сделай так еще раз, – попросила она.
Густой дым заполнил легкие. Кит обняла Тайлера за шею и поцеловала…
* * *
Пальцы Милли сжимали черные, твердые, как камень, ягодицы туземца. Его мускулистая спина лоснилась от пота. Привлеченные запахом разгоряченных тел мухи кружили по хижине. Милли жадно хватала открытым ртом воздух, поддерживая заданный туземцем темп любовной игры. Толчок – вдох, толчок – вдох, толчок – вдох… И больше ничего. Никаких звуков. Лишь свист дыхания да нескончаемое жужжание мух…
Отодвинув в сторону кусок брезента, закрывающего вход, Бартон наблюдал за своей женой. Бледная кожа, веснушки, несколько родимых пятен. На согнутых коленях пара воспалившихся ссадин. Грудь маленькая и мягкая. Большие соски никогда не твердеют. По крайней мере, с ним никогда не твердели. Лицо без косметики. Тонкие губы. Ногти на руках коротко пострижены. Бартон смотрел, как они впиваются в черные ягодицы, и не чувствовал ничего. Впервые, как увидел свою жену с этим дикарем, у него не было желания убить их обоих. Оружие, которое он прятал в своей хижине, никогда не выстрелит. Оно запылится и проржавеет, но не прольет кровь. Бартон даже видел этот процесс неизбежности – старение и распад…
Чернокожий мальчишка схватил его за руку и начал клянчить конфеты…
Сухие дрова затрещали в костре. Ночь была темной, несмотря на россыпи серебристых звезд на высоком небе. Хейцкал. Скоро эта планета и все, что с ней связано, останется в прошлом. Все канет в небытие: Тайлер, Милли, туземцы… Доктор Милт прав – не стоит придумывать то, чего на самом деле нет. Жизнь пуста, если не научиться заставлять ее служить своим маленьким прихотям. Не огромным планам, а крохотным, ежесекундным желаниям. Ведь разве будет иметь значение, сколько людей вспомнит о тебе после смерти, когда ты отправишься в густую, всепроникающую ночь? Нет. Для тебя нет. Ты можешь оставаться с близкими тебе людьми на богом забытой планете и медленно умирать, накачивая себя алкоголем, надеясь, что в этом есть смысл. Но смысла нет. Ты умрешь, а все, кого ты любил, будут жить дальше, выдавливая скупые слезы в дни черных годовщин. И неважно, сколько голосов назовет твое имя и сколько влюбленных женщин придет проститься с тобой. Лучше жить. Цепляться за жизнь двумя руками и ползти вперед, в ожидающую тебя пустоту, волоча за собой груз маленьких радостей, которым ты позволил случиться в своей жизни. И никогда не придумывать то, чего на самом деле нет. Иначе ты споткнешься. Сразу же. И грязь будет ждать твое лицо…
