— Старик Фергюсон что-то сегодня разбушевался, Джек.
— Тантал, иттрить его в оксид.
Именно так это и прозвучало. Меня быстро проволокли мимо темных камер, откуда раздавались слабые стоны, а из одной — горький смех. Один из констеблей выкрикнул имя, что-то похожее на «Фенгусь». Лысый дядька в одних подштанниках вышел, жуя на ходу, из своей каморки со связкой ключей, болтавшейся на несуществующей талии. Сунул мне в руки большую грязную картонку, которую я, как бы безумно это ни звучало, поначалу принял за меню. Но когда меня заперли в камере под тусклой лампочкой, я увидел, что это был список преступлений, караемых смертной казнью. В камере вкрадчиво пахло эфирным маслом вселенского унижения, дистиллированного из потных метаний от утешения до отчаяния с добавочной нотой недержания мочевых пузырей и кишечников, сконцентрированного в одну каплю и обильно разбавленного дезинфицирующим средством. Я лежал на койке, застеленной колючим волосатым одеялом, и пытался дышать. Слава Богу, мне все-таки удалось набрать в легкие эту недостающую малость воздуха, без которой я бы, наверное, умер. Я вдохнул полной грудью и почувствовал облегчение, затмившее все остальное. Прочитал список с улыбкой. Список был длинный, начиная (хотя, возможно, я не совсем точно запомнил) с антипедобаптизма и заканчивая незаконным импортом зумбуруков. Инцест стоял где-то посередине — это я помню точно, — но совокупление двоюродных сестер и братьев инцестом не считалось. Это был иной тип преступлений, не относящихся к категории особо тяжких и караемых смертной казнью.
Я избавился от мрачных предчувствий и даже уже ничему не удивлялся. Теперь мне стало интересно, что будет дальше. Но пока что не происходило вообще ничего. И не происходило достаточно долго — я успел прочесть список дважды. Откуда-то из глубин памяти всплыл давний образ молодого человека в «ливайсах», с венком в руках, почему-то наведший меня на мысль, что список деяний, караемых смертью, все-таки можно рассматривать как меню. Большой выбор блюд, удовлетворяющих аппетит к смерти, возбужденный культурной традицией, что-то вроде внушенного голода, причем каждое блюдо составляет полноценный — и более того, последний — обед. Полный бред и верный признак того, что мой разум клонило в сон. Я решительно отогнал сон и сосредоточился на боли в черепе: надо быть наготове, не хочется ничего пропустить. А то вот так на секунду расслабишься, отвлечешься, и этот здешний инспектор вмиг поженит меня на мисс Ань.
