Иногда Амани приходил один, когда в доме становилось тихо. Думаю, все остальные уже спали, когда он рыскал вокруг. Или, возможно, они прекрасно знали, что происходит в это время, но им было абсолютно наплевать. Я слышал, как со скрипом открывается дверь наверху лестницы. Я научился узнавать его шаги так же, как походку остальных. Если я слышал Амани, я знал, чего ожидать. Я лежал с плотно закрытыми глазами, притворяясь, что сплю, но его не беспокоило отсутствие света в подвале, так что я просто зря тратил время на разыгрывание этих спектаклей. Ему было все равно, сплю я или нет. Амани ложился рядом со мной на мерзкий матрас и шептал мне на ухо, чтобы я был «хорошим мальчиком», запуская руку в трусы, если они на мне были, и терся об меня всем телом. Когда он впервые проделал это, я оттолкнул его и затряс головой, показывая, что мне это не нравится и я хочу, чтобы он прекратил. Уолли как-то сказал мне, что никто не имеет права трогать меня в таких местах, и я ему верил. Так что я отбивался и пытался освободиться. Даже в темноте Амани должен был чувствовать, что я сопротивляюсь.
«Не отказывай мне, малыш», – сердито шептал он, хватая меня за гениталии и до боли теребя их. Я не осмеливался снова сопротивляться, потому что Амани был таким же, как мать, – одним их тех людей, которые не терпят неповиновения и не заботятся о том, какую боль причиняют другим при достижении своих целей. Я очень хотел громко закричать, но звук не появлялся, так что я просто лежал неподвижно и надеялся, что будет не слишком больно.
«Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, я выколю тебе глаза и отрежу твое хозяйство», – предупредил Амани перед уходом. Но все угрозы были бессмысленны – я не мог разговаривать, так как же я тогда мог рассказать кому-нибудь хоть что-то?
После его прибытия мне дали грязную простыню подходящего размера, чтобы накрыть матрас, и Амани вытирался ей, оставляя после себя мокрое и холодное пятно. Потом он выходил из комнаты, как будто ничего и не было, и закрывал за собой дверь.
Я скоро осознал, что в его понимании меня держали в доме только для его удобства, и мама была счастлива поддержать эту идею. Они с матерью любили вместе спускаться в подвал и насмехаться надо мной и говорить, что я – пустая трата времени и места. Амани быстро перешел от «трений» об меня к тому, чтобы заставлять меня вытворять что-либо перед ним или для него. Я не всегда понимал, чего он от меня хочет, и если не выполнял какое-то из его приказаний должным образом, особенно когда внизу была мать, они оба избивали меня. Казалось, они наслаждаются насилием почти так же, как и сексуальными утехами. После избиения я должен был правильно повторить какое-то действие. Мать оставалась смотреть. Как только Амани заканчивал со мной, он снова бросал меня на матрас, называл «грязным маленьким ублюдком», и они вместе уходили наверх с довольным смехом.
