Дружинник с красной повязкой на рукаве и с палочкой постового вырос перед ними как из-под земли. Молодой шофер, с только что пробившимися черными усиками, равнодушно достал документы. Настроение у Длинного вмиг стало скверным: он было думал, что самое страшное позади. Почувствовал, как весь одеревенел, а так хотелось вдавить тело в спинку сиденья, спрятаться, раствориться в нем. Подумал, что надо было вырвать руль у шофера и гнать дальше, что есть мочи, или пригрозить, чтобы не останавливался. Поздно! Он приоткрыл дверцу, у которой сидел, и готов был выскочить и бежать отсюда, пока хватит сил, а потом биться с ними со всеми, если попробуют взять живьем. Он давно знал, что больше всего на свете боится людей, не милиции, а людей вообще. Лучше всего быть одному — ну со Стариком куда ни шло, и все.
Дружинник взял из рук шофера права, спросил паспорт или другое удостоверение личности, а Длинный, чтобы разрушить тягостное для него молчание, попросил у дружинника спички. Своего голоса не узнал, он не попросил, а потребовал, зарычал. Но дружинник и не взглянул на него, пошарил в кармане, вынул коробок, тряхнул — не пуст ли? — и протянул Длинному. Старик еще в такси отдал ему свои сигареты, чтобы они стали для Длинного маскировкой, сам же Длинный никогда не курил. Он не спешил возвращать коробок, стал пускать густые струи дыма в затылок шоферу. Дружинник вернул документы, показал палочкой — «проезжайте!». Длинный почувствовал, что тело расслабилось, затянулся еще раз, потом выкинул сигарету. Спички так и остались у него.
Проехав сельскохозяйственный институт, остановились. Он рассчитался с шофером и, петляя в темноте, вышел к нужному ему дому. Посреди двора дремал большой пес, он не залаял — вильнул обрубком хвоста и проводил до веранды. Длинный разулся, и в это время на шум вышла женщина в платье из тонкой, просвечивающей на свету ткани. Без слов взяла его за руку, ввела в комнату. Здесь было жарко от горячо натопленной голландской печи. Длинному показалось, что не только тело стало согреваться, но и все внутри.
Старик уже сидел за столом посреди комнаты и ел. Не выпуская из рук мосла, кивнул Длинному — садись! Рядом с ним сидела другая женщина, прижималась к старику, гладила его плечи. Длинный сел и сказал той, что привела его:
— Дженнет-джан, мы хлеб привезли. Две буханки.
— Покажи скорей!
Длинный, проголодавшийся за день, собрался было протянуть руки к еде, но раздумал, встал, вышел на веранду. Вернулся со свертком. Дженнет-джан взяла его, прикинула на руке — тяжел ли? — развернула, передала подруге;
