Миновали дни, и настала весна. Сошли снега, по-новому, тепло и приветливо засияло солнце, и все переменилось, как обещал Васин. Наверно, перемены совершались каждый день, но маленькие перемены не замечались, а тут однажды Катя окинула взглядом стройку и увидела, что все другое.
Было поле — и нет поля. Пять новых кирпичных корпусов поднялись до крыши. Беспрерывно снуют по строительной площадке автомашины, три экскаватора роют котлованы под новые корпуса. Кирпичи, доски, железо, темные отвалы сырой земли загромождают площадку, на которой еще прошлым летом, должно быть, колосились хлеба. А сколько кранов! Один, два, три… Не меньше двух десятков.
Да, все переменилось. И Катина жизнь тоже. Уже нет вагончиков, в которых жили первые строители, — выстроили общежития. Вон они виднеются. Окна горят от солнца, словно в пламени. Не приходится больше кипятить чайники на костре и по очереди стоять за колбасой и хлебом на всю бригаду — открыли столовую. И профессия каменщика — не такая уж она недосягаемая и не такая уж она мужская, ну-ка отличите кладку — где вели ее мужчины, а где Катя Малышева? Не можете? Вот то-то и оно!
Могла бы Молекула работать всю жизнь каменщицей, да только манит ее высота. Задумала Катя стать крановщицей, и не просто задумала, а ходит после работы заниматься на курсы крановщиков.
Вот такие произошли на стройке и в Катиной жизни перемены. А еще стала она получать письма. Каждую неделю письмо, а иной раз и два. Катя хмурая и задумчивая ходила после каждого письма, смотрела себе под ноги и молчала.
Бригадир всегда замечал ее настроение. У другого кого из бригады случится переживание — не видит, а тут между глаз не пропустит.
— Что, Молекула, нос повесила?
— Да ничего. Так.
Потом откуда-то прознал про письма, хоть письма приносили в девичье общежитие. Подсел в обеденный перерыв, сам папиросу незакуренную в руках мнет, сам, не глядя на Катю, спрашивает:
— Кто тебе письма шлет? Родители?
Катя вздохнула.
— И родители шлют.
— А еще кто? Парень?
— И парень тоже.
Папироса у бригадира переломилась, отбросил он ее, так и не закурив.
— Что же он тебе пишет? Любит?
Катя искоса взглянула на могучую фигуру Васина, тихо сказала:
— Любит. Меня любит. И море. Море больше. Ну и пусть.
Она встала, не хотела говорить больше про те письма. Бригадир тоже встал, но все-таки спросил еще:
— Моряк, что ли?
— Нет. Домик у него на берегу моря. И сад. Сейчас уже цветет. Сидишь в беседке, и сквозь ветки море видно. Чудо!
