«И не в теще дело, — подумал Николай с досадой, видя перед собой приветливые, профессионально-приветливые глаза тещи. — Бог с ней, с тещей, умная женщина, почти правильная, тщательно подавляющая в себе всемосковскую истерическую боязнь иногородних; не в теще суть, хотя в ней тоже, если видеть за ней все эти ходы, лабиринты, связи, спайку пирующих во время чумы, весь этот город на семи холмах, бывшую матушку-гусыню Москву, ставшую для россиян знатной тещей. Да и кому нужен его страшный груз там, на Москве, среди гранитных декораций державного распределителя, где отныне распределялось и на его долю, где он и впрямь жил, как на сцене, оставив за кулисами детство, друзей, родных, весь этот запущенный, задымленный город с его кровавыми зорями, черным снегом окраин и белыми, белыми площадями, закрытый на замок город с общагами, номерными заводами, продкарточками, а теперь вот и мамой… Мамой, которой нет, но еще не совсем, на волосок не совсем, на два-на три волоска, прилепившихся к ее подушке…»
А потом он уснул, закутавшись в мамино одеяло, вдыхая с прощальной, безнадежной, тоскливой нежностью родимые запахи ее тела — уснул круглым сиротой.
9
Наталья позвонила в половине восьмого, когда он уже был на ногах, даже успел побриться маминой бритвой. Целая сборная команда выезжала с ней из Грачей: бабушка, тетка, Сапрыкин, еще кто-то, он не расслышал, и Зойка с Машкой, боевые подружки, давние знакомые Николая по периоду загульной после-армейской жизни — помощницы, объяснила Наталья, отборные кадры, останутся на время похорон в квартире и соорудят стол.
Позавтракав, он пошел в прихожую одеваться, и тут опять зазвонил телефон.
— Это квартира Калмыковых? — заверещал пронзительный девичий голос. — Простите, это, наверное, Николай? Здравствуйте, это Костюгова говорит, жена Костюгова из отдела главного технолога, они вашу маму собираются провожать, а потом поминки, но ему нельзя пить, он запойный, понимаете, совсем нельзя! Проследите, пожалуйста! Его уволят, если он хоть раз еще прогуляет, Виктор Моисеевич лично предупреждал. Я вас очень прошу! Ни одной рюмки!
— Хорошо, — согласился Николай. — Только я не знаю вашего Костюгова в лицо — может, вы сами?..
— У меня ребенок грудной, восемь месяцев, я только позвонить выскочила! Вы там спросите, его все знают! — голос прямо-таки вонзался в ухо; Николай отставил трубку, пережидая верещание, потом сказал:
— Ладно, сообразим что-нибудь… Вы там это, успокойтесь, что — нибудь обязательно…
