— В порядке, — сдавленно проговорила она, из последних сил сдерживая подступившую к горлу тошноту.
— Сондерс! Бренди! Живо!
Да. Бренди. За этим она и пришла. Бренди очень нужно Джеффрис.
И ей, похоже, тоже. Да поможет ей Бог.
— М-моя швея, — запинаясь, начала она, — ей… очень плохо.
— Вот. — Кливдон поднес фляжку к ее губам. — Пей.
— М-меня никогда не т-тошнит, — сообщила Марселина.
Она сделала несколько глотков, с наслаждением почувствовав, как густая жидкость обожгла горло. Если спиртное отмоет ее изнутри, тем лучше.
В какой-то момент ей показалось, что стало лучше.
Но тут палуба снова наклонилась, и Марселина поскользнулась. На этот раз Кливдон был рядом и не дал ей упасть.
— Не надо, — пробормотала она. — Меня… меня сейчас…
— Сондерс!
Перед ней с грохотом что-то поставили. Ведро. Вот и хорошо.
И тут ее согнуло и вывернуло наизнанку. Ей было так плохо, что потемнело в глазах. В висках стучало, колени подломились.
Господи, как мне плохо.
Кто-то поддерживал ее. Она слышала мужские голоса над головой. Различила голос герцога и еще чей-то. Потом ее переместили на что-то мягкое. Постель. Как хорошо. Лечь. Она полежит совсем чуть-чуть, пока судно не перестанет подпрыгивать и раскачиваться.
Хотя нет. У нее же нет времени.
Кто-то подсунул ей под голову подушку, накинул сверху одеяло. Как приятно. Но ей не должно быть приятно. Она обязана встать. Там осталась Джеффрис. Ей нужна помощь. Но Марселина чувствовала, что, если только пошевелится, ее снова стошнит.
Надо лежать очень спокойно.
Невозможно! Волны слишком сильно швыряют старый пароход. Вверх-вниз, вверх-вниз. И все это сопровождается ужасными звуками — скрежетом, треском, ударами, странными завываниями, словно души всех утопленников поднялись со дна морского, чтобы их встретить. Откуда-то, казалось, издалека доносился плач и крики пассажиров. А вверху ревел ветер — там бушевал шторм.
Преисподняя, подумала Марселина. Ад Данте. Перед глазами встала картина ада, страданий проклятых… Дьявол, да что с ней такое? Она не может лежать здесь, размышляя о живописи.
— Н-нет, — с большим трудом выговорила она. Почему-то губы ее не слушались. — Н-не я. Моя ш-швея.
— Горничная? — Голос Кливдона был спокойным. Это обнадеживало.
— Джеффрис. Ей очень плохо. Бренди. Я пришла… за бренди.
Рядом с ней снова зазвучали голоса. Спокойные. Еще Марселина слышала панические крики, но вдалеке. Мир продолжал раскачиваться и подпрыгивать.
Только бы меня больше не тошнило. Только бы не тошнило.
