О том, что разговор с этой молодой женщиной рано или поздно может поставить передо мной вопрос о том, кем же является моя Родина в мировой истории — моей матерью или грабителем на пути других людей — в этот момент мне даже в голову прийти не мог.
Но именно тогда Элия Вита задала мне первый из многих вопросов, на которые я не сумел ей ответить.
Не оттого, что вопросы были очень сложными для меня и я их не знал.
А потому, что я не хотел признаваться даже самому себе в том, что ответы на эти вопросы я знаю.
— Ты — русский художник.
Скажи мне — что это, по-твоему, значит?
И я замолчал, продолжая смотреть ей в глаза.
А она — сделала то же самое.
Разумеется, я мог сказать молодой женщине, приехавшей на учебу в мою столицу из Прибалтики, что быть русским художником, это значит — любить Родину.
Или то, что русский художник — тот, кто воспевает красоты России.
Да мало ли чего я еще мог бы сказать.
И, конечно же, все это было или по крайней мере могло быть правдой.
Только отчего-то мне не хотелось говорить ей то, что она могла и сама услышать по любому из каналов нашего телевидения.
А сказать, что для того, чтобы быть русским художником, нужно, кроме всего прочего, простить Родине все то, что она сделала, — почему-то не моглось.
И не почему-то — тоже.
Я промолчал — оттоптался на самом себе, промаршировал по мыслям, не лязгая подковами в тишине.
Не знаю — как истолковала Элия Вита мое молчание, как не знаю того — как истолковал бы его я сам, но она задала мне еще один вопрос:
— Я приехала с Запада, а вы, россияне, не любите Запад.
Почему? — Она произносила слово «Запад» — так явно с большой буквы, что можно было подумать, что некий мифический Запад — какое-то единое существо с ногами и руками, а главное — с какой-то одной головой.
Хотя я понял, о чем говорит Элия.
Но в ответ я вновь промолчал, потому что понимал, что никакой Запад не нанес моей Родине столько вреда, сколько нанесла России ее собственная власть.
И никакая российская власть не принесла России столько пользы, сколько принес ей Запад.
У России нет врагов.
Кроме самой России.
И это — самая большая боль для всех, кто Россию любит.
И еще я понимал, что мы страна, еще не научившаяся любить и уважать себя, хотя уже нашедшая кого ей ненавидеть и кого винить в своих бедах — но и по этой теме я промолчал тоже.
— Скажи, Петр, а ты — патриот? — Элия произнесла свой вопрос без вызова, скорее с любопытством; и, перед тем как ответить ей, мне пришлось вспомнить разговор, который произошел у меня с одним советником депутата какого-то, наверное, такого же, как и его советник…
