— Да, хотел бы.
— Можете сказать — почему?
— Потому что художник пишет картины не потому, что он хочет их писать в определенных ситуациях.
А потому, что в определенных ситуациях не писать картины он не может.
— И что это была бы за картина?
— Пока не знаю.
— А когда будете знать?
— Когда вы расскажете мне об этом.
— Но ведь вы видите — какая я есть?
— То, какая вы есть, я вижу.
Теперь вы должны рассказать мне о том, какой вы хотите быть…
…Ненадолго она задумалась; и мне почему-то показалось, что это были мысли не о картинах.
А потом, видимо, разрешив для самой себя какой-то вопрос, сказала:
— Ну, что же, поехали.
Можете начать писать с меня картину уже сегодня.
— Вы понимаете, что я буду писать вас голой? — спросил я, и на эту последнюю линию в системе координат она спокойно поставила свой штрих:
— Конечно, понимаю.
Если бы вы собирались писать меня одетой, то об этом сказали бы…
…В этой молодой женщине неуловимо-необычным было все.
Или, во всяком случае, — многое.
И эта необычность как-то сразу стала ее естественностью настолько естественной, что меня даже не удивило, что, собственно, познакомились мы с ней уже в такси, где-то на второй трети дороги от Центрального дома художников к моей мастерской в Подмосковье.
И я не мог вспомнить, о чем мы говорили проезжая Новый Арбат и Кутузовку.
Лишь где-то в районе кинотеатра «Минск» я спросил ее:
— Как тебя зовут? — А вот то, что на тот момент мы уже перешли на ты — я помнил.
Звали мою новую знакомую Элия.
А ее фамилия представляла собой пасьянс из букв «и», «ю», «я».
И я сократил ее до четырех удобопроизносимых знаков, никоим образом не бросая тень на великий прибалтийский народ, дружественный двум другим великим прибалтийским народам — Вита.
Элия Вита — так и вошла в мою мастерскую молодая женщина под этим именем.
Правда, перед этим мы заглянули в гастроном за тем, что могло бы превратиться в обед и во вполне возможный ужин; и там возник наш первый геополитический диспут.
Дело в том, что на одном из прилавков громоздились штабеля прибалтийских консервов; и я предложил Элин похозяйничать в смысле выбора.
— Один импорт у вас в магазинах, — поукоризнила она наше сельское хозяйство.
А заодно — и всю остальную экономику.
И мне ничего не осталось, как ответить, вступившись тем самым за родной совет министров:
— В определенном смысле, друг мой, ты ведь тоже импорт.
Элия Вита, проходя между прилавками, понемногу заполняла сетчатую корзинку.
И делала это по-хозяйски самостоятельно.
