Затянув платье и спрятав волосы под изящный чепчик, она решительно направилась в спальню Эдмунда. Тот еще спал, когда она вошла, но, когда дверь, хлопнув, закрылась, зашевелился.
— Милорд, давно пора вставать и одеваться на пир, — она подошла к кровати, голос ее звучал холодно и строго.
Эдмунд застонал — голова гудела с похмелья. Протерев глаза, он глянул на девичью фигурку у кровати, и все вспомнил. Он потянулся к ней, собираясь вновь затащить ее в кровать, но она резко оттолкнула его руку.
— Милорд, я только что вымылась и оделась на пир, и дважды не собираюсь этого делать. Вам позвать оруженосца?
Эдмунд сел и тут заметил пятна крови на простыне. Почесав в затылке, он посмотрел на Магдален.
— Этого следовало ожидать, — сказала она сухо. — Так бывает, когда девушка лишается невинности.
— Да, я знаю, — он нетерпеливо приподнялся в постели. — Иди ко мне, я хочу еще, дорогая.
Она отодвинулась.
— У меня после вас рана, и надо подождать, пока она заживет.
Эдмунд выглядел испуганным.
— Рана? Но мне никто никогда ни о чем таком не говорил.
— Значит, вам просто не приходилось иметь дела с девственницами, — все так же сухо возразила она. — Я позову оруженосца.
— Мне бы хотелось, чтобы ты спала со мной в этой комнате, — сказал он нерешительно, чувствуя, что робеет от ее холодной официальности. — Но я заметил, что твоих вещей здесь нет.
— Как будет угодно милорду, — ответила она, и скользнула к двери. — Я вернусь, когда вы оденетесь, и мы спустимся в зал.
Этой ночью и все последующие она спала рядом с мужем в их супружеской постели.
Магдален ерзала по бархату скамьи, измученная жарким августовским солнцем. Выходка мужа очень занимала и беспокоила ее. С того январского дня в замке Беллер его страсть только росла и стала в последнее время похожа на наваждение. Он по-прежнему был необуздан и неразборчив в выборе момента для ее удовлетворения. Хотя его страсть не воспламеняла Магдален, она и не была ей отвратительна. Эдмунд был ее мужем, и не только не хуже других, но даже и лучше многих, если внимательно присмотреться к окружающим. И хотя занятия любовью не доставляли Магдален особого удовольствия, Эдмунд во всяком случае стал гораздо осторожнее и старался не причинять ей невзначай боли. «Но, — подумала она, — при всей горячности и необузданности в спальне, в делах, касающихся рыцарской чести и воинского долга, Эдмунд всегда остается трезв, хладнокровен и крайне редко выходит из себя. Так что же могло случиться теперь?»
