— Кому же банковать? — Снова обвел всех присутствующих взглядом и добавил. — Пусть новичок Гончаренко банкует. На, возьми карты.
Гончаренко положил на стол свою единственную, занятую у Думы сороковку. Немного дрожащими руками перетасовал карты и роздал каждому по одной, положив одну и себе.
— Сколько в банке? — спросил его первый игрок слева.
— Все, — сухо ответил Гончаренко.
— Ого, большой банк, — раздались возгласы за столом.
— Ну, — спросил Гончаренко у соседа слева, — на сколько?
— По банку, — довольно вяло ответил тот. — Дай две карты.
Все сидящие за столом с напряженным вниманием уставились на игрока. Это был солдат исполинского роста, с рябым, расплывшимся лицом. Он смело перекинул все три карты лицевой стороной.
— Перебор, — радостно воскликнул Гончаренко, увидав, что у противника были туз, десятка и король. — Двадцать пять. Сорок с вас.
Маруся совсем прильнула к нему, сжимая его руку у локтя. «Говорила, что выиграешь», — шептала она при этом.
Сладкое, пьяное волнение от женской ласки, от спиртного хмеля и карточного азарта волнами било в его сердце. Побледневшее лицо его, черноглазое, белокурое, с правильными, приятными чертами, то хмурилось, то расплывалось к улыбках радости. «Мое, мое, — думал он, глядя на все увеличивающуюся гору керенок в банке. Шестьсот… восемьсот… две тысячи триста рублей… Неужели будут мои?»
Банк заканчивался. Остался только одна игрок, который был в праве играть в его банке. И этот игрок был Дума.
С тайной уверенностью, что Дума не станет срывать его успеха, Гончаренко смело спросил у него:
— На сколько бьешь, товарищ Дума?
— По банку, — услышал он ошеломляющий ответ и сразу уже возненавидел это тупое, самодовольное, пьяное лицо, с оттопыренной верхней губой, на которой красовались маленькие рыжие усы, подстриженные на английский манер.
— По банку? — с дрожью переспросил Гончаренко.
— Да, по банку, — самодовольно подтвердил Дума, вынимая из-за пазухи две больших пачки керенок. — Даешь одну карту!
Все играющие столпились вокруг Думы. На той стороне стала, где сидел Гончаренко, остались только он и Маруся, побледневшая не меньше своего соседа.
Гончаренко с дрожью и почти с болью на сердце снял верхнюю карту с колоды и передал ее Думе.
«Пропало… Все пропало, — шептал он при этом. — Конечно, выиграет. Дуракам счастье…»
Дума медленно, точно колдуя, приподнял свою карту и, прежде чем посмотреть на нее, зажмурив глаза, с присвистом дунул.
— Довольно, — сказал он, взглянув на карту.
