Со всех сторон посыпались негодующие возгласы. Но неведомый скептик точно из подземелья бросал:
— Свобода нам не нужна. С каких это пор офицерам его величества понадобилась свобода?
— Как! Почему?
— Что он мелет!
— Свобода нам не нужна, господа офицеры. Потому не нужна, что мы и так свободны. Свобода нужна черни. Трудовые слои тоже не особенно в ней нуждаются.
— Монархист. Держиморда! — вдруг изо всех сил закричал Соколов. Его выкрик породил целую бурю резких возгласов.
— Штабная крыса!
— Вы все подхалимы!
— Себе посты порасхватали. А тех, кто способное, высылаете на фронт, в окопы.
— Шкурники!
— Это, наверное, штабист.
— Моих детей не приняли в кадетский корпус, — не дворянин.
— Разве нам была свобода?
— Из тех, наверно, кто нашей кровью зарабатывал себе благополучие.
— Моя семья нищенствует, а они вагонами награбленное домой отсылают.
— Им и оклады и все.
— Награды наши прикарманивают.
— Пятки лижут. А тут каждый день рискуешь жизнью, и никто не заметит.
— Взяточники!
— Не подмажешь, — по способностям часть не дадут.
— Лихоимы! Воры!
Шум поднялся и галдеж необыкновенные. Местами крики перешли в исступленный плач, местами в площадную ругань.
На шум пришел санитарный врач главного поезда, молодой офицер с угреватым лицом. Не без труда ему удалось успокоить взволновавшийся офицерский вагон.
* * *
Сергеев лежал и напряженно думал, силясь разобраться и усвоить все, что услышал. Он не понимал, почему все эти раненые офицеры, принимавшие присягу, устроили такой шум и галдеж, когда услышали слова свободы и революции.
Что царя можно было свергнуть, он допускал, но и то с трудом. Во-первых, царь — божий помазанник, а во-вторых, имеет много войска, но, может быть, бог разгневался и отвернулся, а войско взбунтовалось. Вот и свергли. Но как понять, что в России революция? Революция — значит общественный переворот. Но царя уже свергли, а революция продолжается. Кого же еще свергать станут? Кутящих и бездарных штабистов, не умеющих воевать? Тогда понятно, и тогда он за революцию. Но свобода — не понятно…
В его воображении быть свободным — это значило в три, в четыре утра вернуться домой, вопреки желаниям и просьбам родителей, прокутить в карты и задолжать. Пошутить над старшими, на манер того, как это однажды проделал он.
Будучи реалистом, до своего поступления в консерваторию, он с товарищами по училищу любил дразнить учителя математики, подслеповатого старика, высунутым языком.
И теперь быть свободным, по его представлению, это значило иметь право безнаказанно показывать язык кому-нибудь из старших. Ни о какой другой свободе Сергеев никогда не мечтал, так как не слышал ничего, не знал о ней и не имел этой надобности.
