«Этот-то свою точно нормально перезарядил», — пришла Евгению Ивановичу в голову совершенно ненормальная мысль.
Он был от сапог и до каски в снегу, этот немец, Хорст или Гюнтер, а, может быть, Вальтер… не на шутку запыхался — тяжело дышал, изо рта его валил густой пар, как из ноздрей у ломовой лошади. Евгений Иванович смотрел прямо в его узкое, вытянутое лицо под каской, надетой поверх вязаного шлема. Оно было красивым, правильной формы и с мужественным подбородком, это лицо. И глаза были большие, светлые, возможно даже голубые…
Евгению Ивановичу захотелось побежать со всех ног назад, в лес, куда раньше драпанул Василий, но вместо этого он зачем-то поднялся из воронки навстречу этому длинному немцу, имея против него, по сути дела, дубину — незаряжённую трёхлинейную винтовку. Немец присел на колено и навёл на Евгения Ивановича свою.
В следующую секунду что-то резануло Евгения Ивановича по голени, будто кто-то со всей силы ударил ребром металлического уголка ему прямо под коленную чашечку. Нога сама собой подломилась, и он осел сначала на одно колено, потом на оба, а после, выронив винтовку, упал в снег лицом вниз. Евгений Иванович закрыл глаза и заплакал. Он понял, что сейчас этот извалявшийся в подмосковном снегу немец, его, несомненно, пристрелит, или воткнёт в спину свой широченный штык.
Евгений Иванович никогда бы ни подумал, что встретит смерть вот так, безоружным и беспомощным, лёжа кверху задом в сугробе; она, смерть, всегда представлялась ему заключительным актом некого публичного геройства, красивая, мгновенная, безболезненная…
«Кончено. Всё кончено, — стучало у него в голове. — Край. Конец. Ни черта больше не будет, ни черта…»
Говорят, что перед смертью человек видит всю свою жизнь в ускоренной перемотке, только Евгений Иванович ничего такого не увидел. Ему было просто до чёртиков больно коленку и до чёртиков же обидно, что его прямо сейчас, с секунды на секунду, прибьют, как…
Внезапно Евгений Иванович почувствовал, что кто-то тащит его за здоровую ногу назад, обратно в воронку. Забыв про немца и про всё остальное, он обернулся, но никого сзади себя не обнаружил. В воронке кроме него и мёртвого Ильи никого не было, но кто-то его тянул… вниз, вниз…
«Черти, — в ужасе подумал Евгений Иванович, — это черти. Меня, наверное, уже убили. Тот немец убил, из своей винтовки, или штыком заколол, а черти тащат под землю, в ад, непременно на ту самую чугунную сковородку, про которую в красках рассказывал рано выживший из ума дед Андрей…»
