Гешка пилил на новой скрипке, и голос её по-другому был скрипуч и протяжен. Он ныл, отдаваясь в висках, из-за нарочито грубых движений смычка, поскуливал, как соседская такса. Дядя Федя заглянул в комнату с обиженным выражением лица.
— Генка, ну ты что? Я жду-жду, а он тут на скрипочке пиликает. Не будешь мои картинки смотреть, так и скажи.
— Буду.
Дядя Федя тут же проскользнул в комнату с большой чёрной папкой под мышкой. Гешка с улыбкой отложил скрипку и приготовился смотреть на почти одинаковые пейзажи: горы, закат, розовый или фиолетовый снег, занесённую снегом охотничью избушку. Такие картины хорошо покупались в слякотной Москве, и, чтобы писать их с натуры, дядя круглый год ездил туда, где снег.
Гешка, скучая, рассматривал картины с однотипным сюжетом. Картины для заработка.
— Вот ещё эту посмотри, — дядя Федя протянул Гешке небольшую картину.
Гешка опешил. На картине были крупные стволы берёз с разлохматившейся корой. Так близко, что, казалось, протяни руку — и ощутишь шероховатость этих стволов, зашуршат под пальцами телесного цвета плёночки бересты. И не сразу на оранжеватом фоне осеннего леса, в тени между берёзами, Гешка различил лисью морду. Лис смотрел из полутени пристально, устало. Картина дышала одиночеством и загнанностью, будто и не на Гешку лис глядел, а на охотника перед метким последним выстрелом. А потом только кислый пороховой дымок рассеется в воздухе и ничего не будет. Пустота.
Гешка сел, продолжая неотрывно глядеть на картинку. И только когда под ним что-то мелодично и уже знакомо хрустнуло, Гешка опомнился. Вскочил. Нелепо взмахнул руками и уставился на раздавленную скрипку.
Дядя Федя нервно и растерянно усмехнулся.
— Ну ты, брат, даёшь!
Гешка метнулся в коридор к двери спасительной кладовки. Картину с лисом он так и не выпустил из рук. Вбежал в кладовку. Привычным движением пошарил в темноте, но задвижку не нашёл. Отец её просто-напросто отвинтил. Гешка безмолвный, с каменным лицом вышел из кладовки и заплакал. Тихо и беспомощно.
Из своей комнаты на шум выглянул дядя Саша, с кухни прибежали отец и дядя Женя. Дядя Федя стоял рядом с Гешкой, пожимая плечами в недоумении. Он шепнул отцу о том, что случилось.
— Что же это такое? — возмутился отец. — Он же ещё рыдает. Впору мне и деду рыдать.
— Он случайно. Я видел, — вмешался дядя Федя.
— А колбасу он тоже случайно украл? — возмутился дядя Женя.
Он был самым полным в семье, краснощёким, пухлогубым. Он становился ещё круглее в форменной куртке гаишника и толстых тёплых штанах. Сейчас он был помидорно-красным и продолжал багроветь в свекольный оттенок.
