— Спасибо, Дора. Мне надо идти.
Она кивнула, слегка разочарованно вздохнув. Увядшие лепестки бегонии, которые она, раскрыв ладонь, выпустила из руки, медленно закружились между балконами, опускаясь на тротуар.
— Да, конечно, отказываешь мне, да я ничего другого и не заслуживаю. Tomorrow never happens, itʼs all the same fucking day, man[34], — знаешь, чьи это слова?
Де Лоо отрицательно покачал головой и вошел в комнату.
— Я тоже нет, — сказала она. — Забыла. А впрочем, что ты сейчас сказал, я тебя правильно поняла? Ты приглашаешь нас в гриль-бар?
Он кивнул.
— Как-нибудь потом. Я позвоню.
Она подняла руку, помахала ему.
— Ты всегда так говоришь.
Закрыв балконную дверь изнутри и снова погрузившись в тишину квартиры, он услышал звуки флейты, кто-то в доме сыграл всего несколько тактов. Он ополоснул в кухне чашку, вытер ее досуха бумажным полотенцем и поставил назад в полку с постеленной внутри и давно уже не новой фольгой — с рождественским рисунком.
Затем он вернулся в спальню, и снова, едва он только поставил ногу на первую половицу, открылась дверца шкафа, по-хозяйски заняв с душераздирающим скрипом свое законное место в комнате и выдав к тому же его отражение в зеркале, а Де Лоо посмотрел на пальто и платья в целлофановых мешках, на аккуратно сложенные стопочкой, с пожелтевшими газетами между ними, пуловеры, цветные коробки с нижним бельем и чулками, цепочки, платки и пояса, висевшие в мешочке перед зеркалом. Он протянул руку, взял одно из украшений, пощупал его пальцами. Это были высохшие и сморщенные, цвета зерен граната, слегка заигравшие на солнечном свету ягоды шиповника, нанизанные на золотую цепочку, и он снова прикрыл дверцу.
Постояв еще какое-то время в прихожей, он посмотрел на пол, поиграл ключами в кармане пиджака. Потом прекратил это занятие и стал ждать. Когда он закрыл глаза, ему показалось, что тишина удвоилась, а боль под ключицей усилилась. Он боялся дышать, поднял голову и взглянул в зеркало, в котором мало что можно было увидеть под слоем пыли. Разве что тени.
— Где ты?
В щелку двери он смотрел на воду, та бесшумно и серебрясь сбегала по ванне вниз. Мокрое перышко. Дохлые мухи. Он повернулся и вышел. Через вытершуюся на плечах шерсть пуловера проглядывало светлое дерево плечика.
Закрыв входную дверь на ключ, он вытащил из кармана шариковую ручку и попытался написать на том месте, где висела раньше дощечка со звонком, фамилию. Но рыхлая штукатурка крошилась и сыпалась.
