— Ну, мой уж не такой маленький, — сказала Рози и надула щеки. Она запустила все пальцы в свои крашеные волосы и провела ими до самых кончиков. Послышался легкий треск.
— А знаете ли вы, что изобрел Кант? — Женщина победоносно и с вызовом глядела на всех, потом протянула руку ладонью вверх, словно собирала монетки. Но все молчали. Та, что с кроссвордами, нацепила на нос очки и кинула украдкой быстрый взгляд на Де Лоо.
— Может, как кантовать ящики? — спросила она наконец, а он поднес чашку к губам, чтобы скрыть улыбку.
— Чушь! Надин! А еще говорила, что училась в университете! Что ж ты тогда такая глупая, скажи на милость! Он такую штуку придумал… — Она пощелкала пальцами. — Ну как же это называется? Весь мир про это знает, даже если ни черта не смыслит в философии. Ну? — И тут она посмотрела на Де Лоо. — А ты знаешь?
— Попробую угадать… Категорический императив, может, ты это имеешь в виду?
— Вот! Хоть один культурный человек среди нас да есть. А знаете, что это за штука такая, категорический императив? Элла?
Девица в прозрачном боди-стринге раздавила окурок и покачала головой.
— Ни малейшего представления. Вроде на садомазо смахивает. А в Кёнигсберге бордели есть?
— Еще бы, моя дорогая, еще и какие! Но ты про них и думать забудь. Там ни у кого денег нет. Как ты себе представляешь, почему все девочки сюда едут, ко мне. Пансион «Polska», если тебе дали здесь работу, это все равно что ты выиграла золотой кубок!
— Бардаки сейчас везде есть, в любом городе, — сказала Рози. — Даже у меня дома и то сейчас один открывают, все по-настоящему, ограничительная зона и все такое прочее. Это в Хагенето, представляете? Да там пипла-то — раз-два и обчелся. Смех, и только. Будешь стоять, пока ноги не отсохнут. Но мой старик находит, конечно, что это здорово. Ему теперь не надо больше ездить в Дортмунд или Эссен. Звонит мне и говорит: что ты там делаешь, в этом шайсовом Берлине, там же все куплено. Возвращайся домой, теперь ты и здесь сможешь выйти на панель. — Она постучала по лбу. — Это, называется, папочка… Дай мне жить, как я хочу, сказала я ему. А то, чего доброго, еще заявишься ко мне фраером, а?
Малышка всплеснула руками, прижав их ко рту; золотой листочек клевера исчез между грудями.
— О боже! Только представить такое. Это же чистый кошмар. Чтоб собственный отец…
Но девица в очках только обреченно хмыкнула и снова раздавила окурок.
— Ну и? Зеркало, что ли, завешивать? Или свет тушить? Клиент есть клиент, вот и вся песня!
