Скоро в Великой Силе произойдёт раскол.
Тысячами осколков брызнут миры сквозь пальцы,
Сжавшие твоё сердце, как рукоять меча.
Ветры родной планеты шепчут тебе: «Останься!»
Но «Торопись в дорогу!» — звёзды тебе кричат.
Мальчишка–джедай, на своей стороне
Ты снова остался один.
И сон звездолёта по этой войне
Несёт тебя на Татуин.
Сон о погибшем детстве рушится с тихим звоном,
Магия предсказанья прячется между строк
Книги, в которой бьётся всяк со своим драконом.
Прав ли был твой учитель, в руку вложив клинок?
Так пусть пожинают пламя те, кто по искре сеют!
Кто был врагом, кто братом — не разберёшь, пока
Зверь этот роет лапой душу твою, как землю.
Прячет лицо под маской сын твоего полка.
И — снова припев, тот же самый, от которого я зажмурился… Он почему‑то показался мне тревожным и в то же время зовущим, как какое‑то пророчество. Определённое и даже, пожалуй, обрекающее…
Мальчишка–джедай, на своей стороне
Ты снова остался один.
И сон звездолёта по этой войне
…Я думал ещё и почитать что‑нибудь, но так и не стал. Лежал, слушал музыку, выбирая то одну, то другую песню, чувствовал, что постепенно засыпаю. И уже на самой грани сна услышал строчки -
Чей‑то крик: «Держись!»,
Пламя маяка!
И уже к тебе
Тянется рука!
Проломив твой лёд,
Кто‑то встал с тобой…
…Смерти нет. Есть друг
— Не бывает так, — ясно и спокойно сказал я тёмному стеклу, за которым летела покачивающаяся ночь. — Просто не бывает, и всё.
И закрыл глаза, выключив и отложив читалку…
…Следующий день я опять сидел у окна. Правда, уже не в оцепенении, как вчера, а на самом деле смотрел. И не всё время — ходил в туалет, потом даже в вагон–ресторан выбрался, он был соседним, оказывается. Цены там были, как я понимаю, круче, чем в настоящем ресторане. В «Хуторке», где я иногда ел после школы, за тысячу можно было именно что наесться до отвала — с первым, вторым, с десертом… А тут ту же тысячу стоило одно блюдо. Я даже пожалел, глядя меню, что выкинул бутерброды, но, когда подумал про них, то решил всё‑таки поесть здесь. И, хотя с тысячи всё‑таки полагалась какая‑то сдача — рублей семьдесят — я просто оставил бумажку на столе, и всё.
На обратном пути в тамбуре торчали двое парней года на три–четыре старше меня, подпирали двери, курили. Кажется, один из них хотел меня придержать — и словами, и рукой — но я, открывая дверь в «свой» вагон, посмотрел ему в глаза. И он ничего не сказал и не сделал, просто отвернулся. Я почти сразу про них забыл, вспомнил только вечером, подумал: не приползут ли на дальнейшую разборку? Но и эта мысль не напрягла, а ночью меня никто не беспокоил, скажу, забегая вперёд…
