И, наконец, пришло в Защиту отношение. Новое дело на Гушмазукаевых, и горский словесный суд потребовал их в Ведено, чтобы судить по адату и шариату.
Приехали в Грозный, и умер Израил в тюрьме. Сообщили родным в Харачой, и они выпросили тело, чтобы похоронить хотя бы в родной земле. Лучше бы не выпрашивали: узнал Чернов, что в Грозном Гушмазукаевы. Понял, почему. Потребовал от начальства, чтобы их опять в Защиту отправили. Еще бы не потребовать: вся мусульманская камера знала, что убежит Зелимхан. Вся камера знала. Вся помогала ему. Пением. В определенные часы запевал песню Ахмет Автуринский, остальные вторили, а Зелимхан под нарой выдалбливал отверстие в стене.
Лежа ночью рядом с Гушмазуко, с Алимханом, уславливался Зелимхан:
— Вам лучше пока в тюрьме остаться. Если не хотите, побежим. Но тогда уговор — на воле во всем меня слушаться. Хоть и отец ты мне.
— Не годится мне, старику, абреком быть. Беги один. Самое главное — Зезык возьми. Чтобы не на позор возвращался я домой. Чернова тоже убить надо. Тишаболх[5] Чернов!
В стене грозненской тюрьмы до сих пор виден след Зелимхановского пролома. Бежал он вечером, во время проверки. В проверку вся тюремная администрация сопровождает начальника. Прокричали первую камеру. Ушли кричать в другую. И Зелимхан, забравшись под нару, вытолкал последние камни. Следом за ним выползли во двор Мусса Саратиев, Бейсултан Шамаюртовский и Дики Шалинский. Между стеной и корпусом — уборная; деревянная будочка с дверью. Дверь сорвали, приладили к стене. И кинулись на растерявшегося наружного часового. Один, другой. Все! Деревянная будочка до наших дней стоит без двери: старое начальство после побега Зелимхана признало наличие двери нецелесообразным.
Бегством четверых было положено начало абреческой шайке Зелимхана. Шайка мыслится как вооруженная организация группы лиц. Зелимхановская шайка только год подходила под такое определение. Бежавшие четверо, вынужденные скрываться от глаз начальства, должны были держаться друг около друга, чтобы объединенными усилиями утверждать свое право на жизнь. Не легко давалось это утверждение. В нем выдерживал тот, у кого были крепче нервы.
Дики Шалинский не выдержал первый. Побегом из Грозненской тюрьмы он спасал себя от долгосрочной каторги. Абреческая жизнь, вечная абреческая настороженность утомили его. Он приехал в Шали. Отдохнуть приехал. И, преданный, попал в ту же ветхую грозненскую тюрьму. Из тюрьмы в каторгу. На этот раз — двадцатилетнюю.
