Возвратившись из совещательной комнаты, суд объявил, что, принимая во внимание… и на основании статей, Гушмазуко Бехоева, Зелимхана Гушмазукаева и Израила Гамзаева считать по суду оправданными. Алимхана Гамзаева, как находившегося на месте убийства Ушурмы, к трем годам исправительных арестантских отделений.
Уже арестованные выходили из-под стражи, уже Алимхан один должен был нести наказание за преступление всей фамилии.
Но встал Чернов:
— Господа судьи! Если будет на свободе Зелимхан, если будут на свободе эти двое еще, я не гарантирую спокойствия в Веденском ауле.
Суд внимательно выслушал Чернова. Выслушал и не вышел даже в соседнюю комнату, вход в которую охранялся судебным приставом. Суд передумал здесь же, в присутствии обвиняемых, свидетелей, защитника и двух-трех случайных посетителей. Можно ли, в самом деле, допустить, чтобы в Веденском округе не было спокойствия? Можно ли, чтобы какой-нибудь Зелимхан?.. Можно ли, чтобы горцы?..
Суд постановил: принимая во внимание… и на основании статей, Гушмазуко Бехоева, Зелимхана Гушмазукаева и Израила Гамзаева на три с половиной года в исправительные арестантские отделения каждого. Алимхана-Гамзаева к тем же трем годам.
Напрасно кукарекал защитник. Его хватило еще на то, чтобы написать жалобу в Тифлисскую судебную палату.
— Хорошо, Чернов, — сказал Зелимхан, — хорошо. Сегодня ты добился своего. Придет день, я припомню тебе сегодняшний.
Вернули Гушмазукаевых в тюрьму ждать отправки. Из дому приезжали. Рассказывали новости. Бехо похоронили, и хозяйство ослабло. Из-за поминок, из-за двухсот рублей, которые пришлось уплатить адвокату, из-за того, что четыре работника в тюрьме. Ослабло хозяйство. Фамилия тоже. Дома: старший Гам-за, смирный Хассий, Солтамурад. Остальные — дети. Что они могут? Ослабло хозяйство, и Зезык, отобранную у Шугаиппа, за калым отдали сыну махкетин-ского старшины.
Новый позор. Обида новая. В Харачое думают, что ослабли Гушмазукаевы вовсе и навсегда.
— Нет. Зезык или наша будет или не мужчины мы. Из тюрьмы уйдем, из Сибири вернемся, но возьмем Зезык.
Приказал начальник собираться. Молодых Гушмазукаевых отвезли в Ростов, в Харьков, еще куда-то. Довезли до Оренбурга. Из Оренбурга в Илецкую Защиту. В арестантских ротах соль копать. А Гушмазуко во Владикавказ отправили — старик.
Дома — леса и горы. В Защите — степь и соль. Дома — ружье на плече и баранта на высотах, а в Защите — матюкающие надзиратели.
— За что?.. Подожди, Чернов!
