— Ну что? — спросил этот человек у новоявленного моего другана Михаила.
— Отдыхает. Намаялся.
— Кто он?
— Дурак. Полный и законченный.
— Ни тени, ни намека на Старкова?
— Близко не проходил.
— Просто отморозок?
— Таких больше нет. В этом наше счастье. А может, несчастье. Романтик.
— А баба-то где? Что с ней?
— Спешно выясняем. Продержим его до вечера.
— Можно попасть под облаву. Он же прилюдно появился, зашел в квартиру.
— А в подвал его утащить, перепрятать?
— Там есть глаза. Уши. Там одно большое ухо.
— Тогда береги его. Выходить не давай.
— А вы нас берегите.
— По мере сил и возможностей.
— А может, ему аккредитоваться?
— Боже упаси. В крайнем случае вывозим из города. Матюгальник где у тебя?
— На антресолях. В тайничке.
— Ну все. Спокойной ночи.
Потом Михаил Сергеевич вернулся в квартиру, еще раз проверил мой пульс, а значит — были причины, остался удовлетворенным, уложил меня к стене лицом на диван, сам лег лицом к дверям.
Он проснулся ровно через три часа, как и приказал себе, и занялся уборкой помещения.
Утро это приходило ко мне долго, мучительно, я никак не мог понять, что это за утро, время года, город, и мне все казалось, что пахнет елью. Но пахло керосином и свежим чаем.
— Вай, сан… Андрюха! Проснулся.
— Иес!
— Иншаллах! Чай будем пить.
— Где мы?
— В городе Грозном. В Дудаевграде по-ихнему.
— Какой план на сегодня?
— Бабу твою искать.
— Куда-то ехать?
— А ты уже не хочешь?
— Так ты не говоришь куда.
— Я тут выйду ненадолго. Справки наведу. А ты из квартиры не выходи. Опасно это. Очень опасно.
— А если зайдет кто?
— Зайти могут или официальные власти, или люди из подземелья. В любом случае это нехорошо. Но я постараюсь так сделать, чтобы никто не зашел.
— А ты кто такой?
— Я местный.
Я внял советам своего экскурсовода и даже к окну старался не подходить, лишь выглядывал в щель между рамой и картоном, которым были забиты оконные проемы.
Во дворе все же обозначалось какое-то мимолетное движение, перемещение теней и явственный хруст кирпича под подошвами.
Впрочем, один из призраков дня материализовался, и я скорее угадал, чем узнал под окнами бывшего храма любви своей мужичка из вчерашнего дня, который при появлении кабриолета Ахметова встретил нас на этих графских развалинах. Я долго смотрел на него, и мне показалось, что он видит меня сквозь картон, а поскольку ни на какую власть он не тянул, а другой в пределах видимости не различалось, я оторвал картон снизу, отогнул, так что лицо мое стало видно в эту прореху времени, и мы встретились взглядами. Все у меня плохо, и здоровье не то, но зрение еще не подводило.
