Причиною промаха, разузнал Липранди, как раз явилось посвящение великому князю, придуманное злоумышленно. Наставленный Петрашевским капитан Кирилов просил своего начальника генерала Ростовцева ходатайствовать. Ростовцев, чтобы похвалиться, доложил, и великий князь согласился. По всему вероятию, генерал в рукопись не заглядывал, а коли заглянул — попал не на резкое место, — и уведомил цензуру, что его высочество соизволил… Хватились поздно…
По этой-то книжице, отпечатанной в два столбца самою мелкою нонпарелью, Иван Петрович Липранди изучал предмет своих нынешних разысканий, непосредственно пока ему недоступный, с тою же проникновенностью, с какою постигал в свое время по документам и книгам раскольников или турок. Казалось бы, несравнимые вещи! Да ведь как на это смотреть, милостивые государи, как смотреть!..
Не секрет был для Ивана Петровича, что еще до пламени, из Парижа распространившегося, начали у нас бредить о применении утопий. Одни мечтали о какой-то «боярской думе», другие находили, будто бы «конфедеративная система» более всего соответствует громадности России, так что назначали уже и место для русского Вашингтона. Правда, бредни эти обсуждались в тесных кружках, с оглядкой, покуда на Западе не забили в набат. Тут уж все изменилось. Зачем ходить далеко? По субботам Иван Петрович любил заглянуть на чашку чая к сослуживцу своему, профессору и действительному статскому советнику Николаю Ивановичу Надеждину. Собирались люди, известные ученому миру. Один из них стал давать разговору такую закваску, что получил прозванье Марата; иные же принялись выводить какие-то аксиомы древних республик; а хозяин, с длинной трубкой во рту, только улыбался в разгар «политических оргий». Когда Ивану Петровичу поручили наблюдение за Петрашевским, он прямо объявил Николаю Ивановичу, что не будет у него по вечерам, потому именно, что в настоящее время при таких разглагольствованиях и в квартире, коей окошки не много выше пояса… ну, и прочее. На Николая Ивановича это сильно подействовало, субботы свои отменил, не забыл еще года, проведенного в Усть-Сысольске после того, как в «Телескопе» своем напечатал Чаадаева «Философическое письмо», хоть и более десяти лет прошло. Такие вещи не забываются, Иван Петрович мог знать по себе. Трех недель не пробыл под арестом в Главном штабе по делу 14-го декабря, с полным оправданием вышел, — но помнил!..
…Глаза скоро уставали от мелкого шрифта. Чтение требовало внимательности, ибо
