- За что милость такая мне и дому моему?
- Будем говорить, как мужи зрелые. Ты человек чести, Понтий, по доносу и капризу самозваного потомка богов, императора Тиберия, сосланный на окраину как некий изгой. Ныне можешь вернуть славу и достоинство не только потомкам своим, но и всей империи, возведя от мрака невежества и тлена к сиянию Истины, и имя твое станут вспоминать не как не судии и палача Сына Божия, а того, кто принес миру Его свет.
- Правда ли сие? Я видел многих магов и кудесников, но ни один не имеет даже отблеска силы твоей, и огня слов твоих. Но как склонить погрязший в разврате и скверне Рим к сиянию Истины? Патриции грызутся за кости, божественные цезари упиваются кровью, восходя на престол по спинах сверженных предшественников. Будет ли мир, пока брат идет на брата, а дочь предает мать? Ах, если бы можно было это изменить, я бы пошел ради этого в Тартар.
- Я пришел выпустить измученных на свободу, выпустить узников из темницы, но царство мое не от мира сего есть. Слуга мой думает иначе, ныне вырвал меня из рук палачей, намереваясь посадить на престол иудейский, но я не хочу этого, не за этим здесь.
Несомненно, читавший их ранее на списках доносчиков, но потрясенный глубиной сих живых слов, Пилат повернулся к мессии:
- Если можешь, Господи, принести мир обремененным, указать путь страждущим, я ныне пойду за тобой!
Стукнула тяжелая дверь, показался дрожащий центурион, старательно отводящий глаза от гостей прокуратора.
- Чего тебе, центурион?
- Во дворе собралась толпа черни, иегемон.
- Чего хотят?
Центурион сглотнул и на миг посмотрел на мессию:
- Крови Его хотят, требуют распять.
- В своем ли ты уме, центурион? Распять как разбойника? Разве не видел силу с небес на нем? Возьми побольше солдат и оцепи толпу, но мечи без надобности в ход не пускать.
- Что делать мне, как быть, скажи Путник? - вопросил иегемон, как только за центурионом захлопнулась дверь.
- Посмотри сам на правдивость слов моих. Пусть увидят, что желают видеть - кровь мессии. Ее было достаточно при аресте.
Брама снял с прокуратора багряницу и запахнув на плечах поднявшегося скорбящего мессии отошел вглубь комнаты.
Прокуратор взошел на балкон, с которого было видно бурлящее людское море, наплывающее гортанными возгласами и гамом. Центурион вывел из казармы всех имеющихся солдат, что обнажив мечи держали чернь поодаль. Они были испуганны явлением гостей, их нервы были натянуты до предела и могли лопнуть в любой момент обагрившись кровью. Понтий поднял вверх руку, призывая к молчанию и вопросил:
