и в груди закипает отчаяние
у стен Иерусалима.
Меня опутали узы несчастья,
скрытый обман и льстивые речи
братьев, вступивших в легионы Иерусалима:
нести щиты и знамена
в пламенное сражение.
И разбилось сердце во мне
при мысли о правде
иерусалимских братьев,
о правде их чистой крови.
Разбито сердце во мне,
ибо оно — сердце.
И как отец, с разбитым сердцем,
готов я молиться всегда и везде
Господу,
ибо очень и очень я угнетен.
«Никогда не скрывал я лицо…»
/Перевод И. Винярской/
* * *
Никогда не скрывал я лицо
от пропасти передо мной,
и от страха грядущего
не закрывал я глаза.
Лишь однажды пытался я здесь
закрыть их руками
при виде разверзшейся пропасти
иерусалимской.
Но было еще страшнее видеть
сквозь закрывшую глаза руку:
третий пожар еще затаенный.
Ныне открыты глаза у меня,
ибо ресницы сгорели в пожаре.
Перевод И. Винярской
«Я преступник: в Сионе, в траурный день…»
/Перевод И. Винярской/
* * *
Я преступник: в Сионе, в траурный день
я живу у себя взаперти,
в одиночестве (как в тюрьме)
и мечусь как дикарь, выйдя под Божье небо,
с громким и горьким воплем,
до тех пор, пока ноги тело несут
и в горле есть голос — до хрипа.
Я преступник — я не врываюсь в дома
(тихи они в скорби своей, и тает скорбь,
как будто тонет в воде...).
И не громлю я столы, накрытые к трапезе:
"Эй! Кто тут пирует, когда — ужас —
Иерусалим мы теряем!"
Под насыпью времени — колодец для сбора слез,
вы будете плакать в него, а за вами —
ваши потомки!
И пока я не скован, не арестован властителем-чужаком,
и не тащат спутанного меня к британцу в тюрьму,
Как пророка из Анатот
по площадям столицы Давида униженной,
да, я преступник, если в день траура
жив я, одет я, и галстук повязан,
и встречаюсь с людьми,
и не врываюсь в дома с камнем разящим в руке
с громким и горьким воплем".
Перевод И. Винярской
«Это было с нами вчера…»
/Перевод И. Винярской/
* * *
Это было с нами вчера,
а как будто еще до времен.
Древний свиток, что черною кровью написан
и в гончарный горшок заключен,
найден был и нами прочтен:
о неимоверных страданиях,
о разрывах связей в изгнании,
о том, что был крови еврейской потоп,
и даже ангел погиб, окунувший крылья в этот поток;
А у нас — как бы в Арарат превратился Сион.
И хоть нет еще радуги, и, значит, есть еще праведный гнев,
и открыт еще гойских печей пламенеющий зев,
мы успели забыть эти печи гоев-врагов,
мы забыли мученья и угрозы смертей и костров.
Забывчивость и неверие вместе ходят порою
с гордо поднятой головою.
И нет сердечного "землетрясения",
и в устах моей страждущей расы
