— Не бреши.
— Чего брехать — не кобель. Одного саблей, другого с пистолета. — Гордость отцовская в голосе открыто прозвучала.
Вернулся Тишка, ведя за собой разлапистую кобылу, лохматую и гривастую.
— Где ж твоя сабля, молодец? — спросил Волох.
— А вон, под стрехой висит. Глянешь?
— Тащи.
Вот так сабля! Здоровенный заржавленный, в зазубринах, палаш. Наверное, прошлого века.
— Так его рукой и не поднять. Как же ты управился?
— А я двумя руками. Как топором.
— И где ж ты ее такую взял?
— На дороге. Ктой-то обронил, а я подобрал. А пистоль батюшка отобрал — говорит, ему нужнее.
Волох было уж решился свой подарок мальцу сделать, да вовремя углядел толмача Михайлу, что маялся возле ворот сарая, совсем потеряв свой грозный вид.
— Поди сюда, любезный. — Волох наклонился, выдернул из-за кушака его пистолеты и отдал Тишке. — Владей! А ты — чтоб не пикнул!
— Как можно! — торопливо заверил его Михайла. — Только вот справится ли мальчонка?
— Тебе б молчать об этом. Тишка, как заряжать, знаешь?
— Ишо как знаю. Шомпол молотком бью.
— Вот только не шибко. Отдача при выстреле может сильной из-за того выйти. Не сдержишь рукой, выбьет пистолет.
— Ништо! — Тишка улыбнулся во весь белозубый рот. — Я с двух рук.
— Ай, да молодец Тишка! Быть тебе гусаром. Строгий ты малец.
— Как иначе, — снова хлюпнул носом; увлажнились глаза. — Мамку ссильничали. Аленку, нашу старшую, вовсе с собой угнали. Я дюже на них злой.
— Мы все на них злые. Ну, братец, седлай коняку.
А что там седлать? Накинул на хребет рогожку, взобрался. Поехали.
Кобылка, хоть и не видная, но ходкая оказалась. Трюхала себе и трюхала, стуча разбитыми копытами, помахивая хвостом в репьях и соломе, а рысак Волоха только-только за ней поспевал.
Проехали чистым местом, миновали березовый колок, побрызгали, пересекая ручей, и углубились в чернолесье. Дороги здесь не было, Тишка заученно выбирал в осиннике свободные проезды. И узко было, и нагибаться приходилось аж к конским ушам. И спотыкались лошади об древесные корни, об кротовые холмики, и шарахались от Лешего, выскакивавшего из чащи разбитым грозой деревом, обгоревшим пеньком. И ворон над всадниками кружил, хрипло каркая, оберегая свои владения.
— Да мы так ли едем? — спросил с тревогой Волох. Ведь уже смеркалось. Уже холодный месяц посверкивал над лесом.
— Так, так, барин казак, — успокоил Тишка. — Я энту дорогу, как свою избу, помню. Где лавка, где стол, где лохань поганая. Дорога знакомая.
Дорога… Да где ж он ее увидел. И тропочка не вилась меж дерев, и звериный след не казался в сохлой траве. Однако вывел верно. Остановил лошадь, дождался, когда Волох стал рядом, отвел в сторону ветки.
