— Вона, она самая. Ишь прут, вот так прут нечестивые.
Через небольшую лужайку виднелась дорога на Москву. Вся занята наступающей армией. Пыли к вечеру, в сырости, меньше стало, а войско не умалилось. Так и шли бесконечной чередой — топали, скакали, пели и ругались.
— Пушек-то, пушек сколь много везут, — беспокоился и сокрушался Тишка. — Неначе Москву бомбить будут.
— А ты бывал на Москве? — Волох приглядывался к обозам и колоннам.
— Да где! Но больно хочется. Ить — Москва, одно слово. Там избы, знаешь какие, навроде как бы три избы дружка на дружку взгромоздить и то мало будет. А церквей-то! Видимо-невидимо. Купола золотые, колокола звонкие.
— Откель знаешь-то? — Волох, кажется, приметил своих.
— Батюшка рассказывал. Да ведь они с матушкой венчались на Москве. — И опять хлюпнул носом.
— Ну, молодец, Тихон, благодарствую тебе за проводы. Скачи домой и бей француза без страха и жалости. И мы от тебя не отстанем.
Волох тронул коня, вылетел на простор и пошел галопом впоперек Смоленской дороге.
Он не ошибся, легкой рысью шел отряд французских кирасир под рукою князя Алексея Щербатова. Повеса в недавних днях стал опытным воином. Завидев Волоха, он зло и коротко встретил его французской фразой: «Живо в строй! В Москве — под арест!»
Волох поравнялся с ним, поскакал рядом.
— Ты где шлялся, сволочь? — сквозь зубы прошипел Алексей.
— В плен взяли, ваше благородие господин поручик.
— Отпустили?
— Как не так! Отбился. Голой рукой.
— Ты, Волох, не только пить, но и врать здоров.
— Благородное слово, Алексей Петрович!
— Не ори! А то опять в плен возьмут.
— Так свои же и взяли. Мужики из этого… как его… А! Воровского села.
— Да что ты несешь? Ты пьян сверх меры?
— Никак нет! Голова еще в себя не пришла, не заработала полной мерой.
Мимо них, рядом с ними проносились всадники, грузно двигались платформы с орудиями, тряслись в телегах раненые. На них особого внимания не уделялось. Порой даже за их счет очищали заторы на дороге.
— Ишь, на Москву спешат. Зимовать там станут. — Волох поправил каску с плюмажем.
— Зимовать, Волох, они в чистом поле станут.
— Добро бы так-то.
— Все, помалкивай. Да сними ты эту корону.
— Отчего же? Вы мне внимание будете оказывать. А что я прикажу, то и сделаете.
Алексею сильно захотелось вытянуть его по спине саблей, не вынимая ее из ножен. Да не по чину, стало быть.
Дорога уплотнялась. Повозки сцеплялись осями, ломали друг другу оглобли, шум стоял пуще пыли — злой, многоязычный. Бренчало и звякало оружие, взвизгивали лошади, стонали раненые. Слышались отчаянные команды, которые, казалось, никто не стремился исполнять.
