Лиюшка | страница 45

Он, уже не глядя на Валю, помахал всем рукой и захлопнул дверцу.

Вскоре машина остановилась и он пошел к вертолету, поздоровался с пилотом, забрался и сел. Потом он еще видел на узкой черточке дороги газик и Якова Адамовича в белом халате.

А еще он посмотрел вниз и в сторону и увидел деревню в междуозерье, тот дом и отвернулся от иллюминатора. Стал смотреть вперед, в голубое небо.

«Когда-нибудь я снова встречу ее», — облегченно подумал он. И сразу утихла его душа, стало, уверенно и спокойно.

Черная «Волга» ползла медленно, неохотно, а то и совсем останавливалась на весенней, размытой дороге.

— Ду-урак! — обозвал себя Кедрин, снял шляпу и положил на сиденье рядом с собой. — Дернул же леший ехать без шофера. А теперь вот загорай.

Шофер в эту поездку ему был не нужен, потому что он, солидный человек, директор большого завода, кинулся на вокзал искать женщину.

А поезд ушел.

Анна так и не успела сказать ему тогда ничего определенного. И он ей не сказал ничего, что касалось бы их будущего. Просто она позвонила с вокзала, сказала, что срочно уезжает в командировку, далеко и надолго. У него в это время закончилось совещание, начальники цехов и отделов спорили, переговаривались и двигали стульями. Он, виновато ерзая в кресле, при людях произнес какие-то обыденные слова вроде «жаль, зачем» — тянул и мычал в трубку глупое, ненужное: «М-да-а»…

И когда прервали их разговор и все вышли из кабинета, он спохватился, захотел увидеть Анну, проводить. Быстро оделся, вышел и завел машину.

Теперь вот маятная дорога с вокзала. Что-то, видно, с мотором. Он посмотрел на часы. Через полчаса разговор с министром. В шесть вечера встреча с чешской делегацией, в семь партактив. В кармане телеграмма: «Приезжаю десятого Андрей». Андрей, старший сын, был на преддипломной практике, на южном заводе.

Министра Кедрин знал давно. Когда-то, до войны, Суздалев был директором одного из сталинградских заводов. Кедрин после окончания института работал там же мастером в мартеновском цехе. В сорок втором завод вывезли на Урал. И сразу же в лютые холода начали строить новый. И вот прошли годы. Суздалев в Москве, а Кедрин все на Урале. Он несколько раз заговаривал об уходе. Устал валяться по больницам со своими болячками, нажитыми в военное время, устал спорить с сыновьями об их месте в жизни, устал от своей холостяцкой неустроенности. Да и людей было стыдно. Ему казалось, что все думают: «Вот, мол, работничек». И когда он покорно лежал на больничной койке, то первое время замечал на лицах сотрудников сострадание, а потом, казалось, неловкость: как бы поделикатнее изложить очередную просьбу. Он понимал все это и не мог скрыть обиду на свою беспомощность.