— На, возьми, голубчик… И кастрюлю оставь себе.
…Михо вертел в руках трешку, и ему казалось, что она жжет ему руку. Этого не было, когда женщина на базаре дала ему деньги. То было привычное: просить, клянчить. Дадут — хорошо, не дадут — черт с ними… Здесь было другое.
Он взглянул на очередь, где стояла Марийка, и подумал: «Надо было самому пойти… А вдруг бы не хватило?.. Нехай сама угощает».
Марийка кивнула ему из очереди, и это его успокоило. Он положил деньги в карман и сел за столик.
Спустя несколько минут Марийка принесла две бутылки ситро, два стакана и несколько багдадских пряников на тарелке. Она была довольна, что сумела быстро пробраться к буфету, раскраснелась и весело сказала:
— Теперь давайте пировать.
Она налила ситро Михо и себе и крепкими зубами разгрызла твердый пряник.
— У нас здесь всегда полно, — сказала она. — Клуб маленький… Новый еще только строить будут. А людей много… И еще не все ж ходят в клуб. Есть такие, что сидят дома, в четырех стенах, и на люди не выходят. Скучно, наверное.
В словах о четырех стенах Михо уловил знакомое. Об этом не раз говорил и отец. И он смело, как человек, убежденный в правильности того, что говорит, сказал:
— Батя тоже говорит, что тесно в доме. На воздух ему хочется. Не можу, говорит, жить в доме, душно…
Марийка покачала головой и сказала с сожалением:
— Не то. Мы о разном говорим.
Она подняла к губам стакан, но не пила, а задумчиво глядела на ситро. Михо молчал, встревоженный тем, что ответил невпопад. Марийка несколько секунд помолчала, потом повернулась к Михо. Он увидел в ее глазах что-то новое, от чего ему стало еще тревожнее.
Он достал из кармана пачку папирос, собираясь закурить, но подумал, что курить в клубе, наверно, нельзя, и положил пачку обратно. Марийка, заметив это, улыбнулась.
— Я думала о вашей жизни, о цыганах… Вы из табора, что остановился в поселке?
— Да, — мрачнея, отозвался Михо.
Марийка секунду помедлила, точно размышляя, стоит ли говорить, потом сказала:
— Не нравится мне ваша жизнь…
— Почему не нравится? — спросил обиженно Михо. — Вы, может, и не знаете нашей жизни, а говорите, что не нравится.
— Не знаю… Не нравится.
Она не глядела на Михо и говорила, как будто рассуждая сама с собой.
— Вы бродите по всему миру, а я всю жизнь живу в поселке. Я в поезде никогда не ездила… В настоящем пассажирском…
— И я.
— Ну вот… И пароход я видела только в порту, издали, ни разу не ходила по палубе. И самолеты… Я и не знаю, что чувствует человек, когда он в воздухе.
