Гоголевские признания не следует, однако, принимать на веру. Кое-какие сомнения на этот счет возникают сразу же.
Итак, сюжет «Мертвых душ»... Мы достоверно знаем (из письма Гоголя Жуковскому) лишь то, что Пушкин был среди немногих лиц, посвященных в замысел Гоголя (работа над «Мертвыми душами» начиналась в глубоком секрете). Сохранилось еще письмо Гоголя Пушкину от октября 1835 года, в котором автор сообщает, что он начал писать «Мертвые души» и что сочинение растянулось на предлинный роман. Но, во-первых, из текста письма никак не следует, что сюжет «предлинного романа» был получен от Пушкина, а во-вторых, есть веские основания подозревать в самом этом письме позднейшую гоголевскую мистификацию...
Первое упоминание о ключевой роли Пушкина в замысле «Мертвых душ» появляется только в письме Плетневу (другу Пушкина) от 28/16 марта 1837 года — вскоре после того, как Гоголь получил известие о смерти поэта: «Ничего не предпринимал я без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его перед собою. <…> Боже! Нынешний труд мой, внушенный им, его создание...» Через два дня Гоголь дословно повторит это признание в письме к московскому литератору Михаилу Погодину, но с важным прибавлением: «Ничего не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Все, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему. И теперешний труд мой есть его создание. Он взял с меня клятву, чтобы я писал, и ни одна строка его не писалась, чтобы он не являлся в то время очам моим». Между тем еще в ноябре 1836 года в письме Жуковскому Гоголь просит корреспондента поделиться соображениями о том, «какие смешные курьезы могут быть при покупке Мертвых душ», а заодно просит расспросить на тот же предмет Пушкина. Не правда ли: странная просьба (да еще через посредника!), обращенная к тому, кто подарил задушевный, выношенный сюжет?
С «Ревизором» и того страннее. О том, что Пушкин имеет хоть какое-то отношение к «Ревизору», Гоголь ни словом не обмолвился в течение пяти лет после премьеры, вплоть до 1841 года. А в заграничных письмах он отзывался о своей комедии с каким-то демонстративным презрением. 25 января 1837 года (заметим: Пушкину остается жить немногим больше двух недель) Гоголь пишет своему другу Прокоповичу: «Да скажи, пожалуйста, с какой стати пишете вы мне все про „Ревизор“? <…> Во-первых, я на „Ревизора“ — плевать, а во-вторых... к чему это? <...> И если бы появилась такая моль, которая бы съела внезапно все экземпляры „Ревизора“, а с ними „Арабески“, „Вечера“ и всю прочую чепуху, и обо мне, в течение долгого времени ни печатно, ни изустно не произносил никто ни слова, — я бы благодарил судьбу». Полноте! Разве можно так запросто плевать (пусть даже и Гоголю) на сочинение, «мысль» которого внушена Пушкиным?.. И можно ли внушенное Пушкиным сочинение называть «чепухой», ставя его в один ряд с юношескими «Вечерами...»?
