Трехкомнатная квартира сверкала идеальной чистотой. В прихожей на низком столике в плоской хрустальной вазе плавали головки лилий, столовую украшали фотообои: через зимний лес мчится тройка, румяный кучер взмахнул кнутом. Вся мебель, как и полагалось, была полированная, посреди обеденного стола - чешская хрустальная ваза с розами. В книжном шкафу отдельных книг не было, только собрания сочинений: Драйзер, Дюма, Золя, Лев Толстой. Что через райком давали, то и брали. Гоголя не было. Двери всех комнат ходили на рельсах, это были двери из купейных вагонов, - хозяин принес с работы. А что еще можно взять на железнодорожном узле? Двери двух спален на ночь закрывались на защелку от воров. Еще в квартире была огромная кладовка. Дубовые полки сверху донизу были уставлены трехлитровыми банками: консервированные помидоры, огурцы, перцы, икра из баклажанов, свиное сало в собственном соку. На банках стоял год изготовления: еще не были съедены запасы трехгодичной давности, а уже пришла пора закручивать в банки новый урожай.
Нас пригласили к столу. Когда подали жирный бульон с рассыпчатыми пирожками, я, не предупрежденная, уже объелась рыбой в томате, фаршированными помидорами и пампушками с чесноком. Разочарование и обида хозяев были так сильны, что не попробовать всего, что металось на стол, было невозможно. При виде гуся в яблоках я застонала: не могу больше. Григорий Петрович успокоил: «А вы отдохните немножко. Сейчас выпьете моей водочки и дальше покушаете. Водку сам настаиваю на пленках грецких орехов: от всех болезней».
Отвалившись от еды, дядя Митя завел светскую беседу об истории их города, о магнате Конецпольском, основавшем местечко Смела в семнадцатом веке, о знаменитом сахарозаводчике-меценате Алексее Бобринском, при котором край расцвел. Остапенки разговор не поддержали. При упоминании о польских панах или русских капиталистах они поджимали губы. «Эксплуатировали народ, наживались, а деньги вывозили заграницу. Зачем нам про них говорить? Лучше вы нам расскажите о своих детях, кто где учится, женаты ли сыновья…»
- Раиса Захаровна, вы были заграницей?
- Не горю желанием.
Так, и эта тема - табу.
Перед сном нас еще раз накормили на убой. Белье постелили импортное, дефицитное, новое - при нас разрывали запечатанные пакеты. Ничего не жалели, предупреждали все желания.
На следующий день мы вместе пошли гулять по городу. Я в первый раз видела южный рынок. Кругом лужи, в которых плавают давленые овощи и расколотые арбузы, земля усыпана шелухой от семечек. Мужики все мясистые, пузатые, пьют пиво в тени у забора, женщины бродят в тапках без задника, на босу ногу, прицениваются к связкам лука и чеснока. Продавцы - веселые, добродушные, а покупатели берут товар не как у нас, по полкило, а ведрами, коробками. С Раисой Захаровной здоровался каждый второй, она сдержанно, с достоинством кивала. По дороге попалось старое польское кладбище. Мы с дядей Митей захотели побродить по нему, но наша хозяйка запротестовала.
