Кассира уже не было в кабинете, но лампа все еще горела. Реб Гедалья сидел один у стола и в тишине подсчитывал предполагаемые доходы от нового леса. А она все ходила взад и вперед по своей комнате, которая казалась ей как будто немного чужою после восьмидневного отсутствия. Как-то неприятно было прикасаться к мебели; мучила мысль о том, что предстоит сделать сейчас: «Надо войти в кабинет отца и сказать ему: теперь уже, конечно, никому не нужна эта глупая помолвка. Свадьбе ведь и так не бывать — так уж лучше сразу положить всему конец».
Она долго повторяла мысленно эти слова, расхаживая по комнате, и наконец отправилась к реб Гедалье в кабинет, готовясь начать: «Мне нужно с тобой поговорить…»
Но когда она вошла к отцу, какое-то новое чувство овладело ею и слова застряли в горле. Реб Гедалья сначала не замечал дочери и неумело передвигал костяшки на счетах, повторяя вслух цифру итога. А когда он наконец прервал работу и повернулся к ней, ее поразило выражение спокойствия, в последние дни появившееся снова на его лице. Теперь все зависело только от нее: спокойствие отца ее висело на волоске. Стоило ей произнести несколько слов — и снова почувствует он себя несчастным и застынет на месте, словно пораженный тяжким ударом.
Несколько минут стояла Миреле, глядя на отца, и потом, не отвечая на его вопрос, вышла из кабинета в соседнюю комнату, где царил предпраздничный беспорядок. Она решила отложить разговор на другой раз; злость ее разбирала Бог весть на кого, но она искала утешения в мысли: «Свадьба ведь и так не состоится. Наверное, с помолвкой удастся покончить в ближайшие дни».
Вечером она сидела в освещенной комнате акушерки Шац, в тесном кругу ее друзей, и впервые с грустью сознавала себя в этой среде чужою.
Кроме учительницы Поли и самой хозяйки, здесь был еще черный, как цыган, учитель древнееврейского языка Айзик Шабад и дочь разорившегося богача Эсфирь Финкель, высокая девушка с продолговатым лицом, уже почти три года учившаяся в Париже.
Женатый учитель с давних пор вращался только в обществе своих маленьких учеников и теперь был очень утомлен после целого дня работы. Он тихонько подремывал в углу, дожидаясь прихода гостя, который вечером вышел из дому и должен был скоро вернуться.
Девушки не обращали на него ни малейшего внимания. Все втроем сидели они, как-то приуныв, на диване, придвинутом к нетопленной печке, рядом с Миреле, но ни одна из них с нею не заговаривала. У них не было намерения ее обидеть, но попросту не о чем было теперь говорить.
