Все время по пути в город он сохранял сердитый, угрюмый вид и думал о гордой, презрительно-молчаливой дочке Нохума Тарабая, которую видел однажды в уездном городе. Вывод был такой: «Она его не захочет, эта дочка Нохума Тарабая, наверное, не захочет».
Еще ночью, думая о Миреле, он решил: «Поеду туда, к ее отцу, и отдам ему деньги».
Решением этим он остался доволен; и уже хотелось ему узнать, что скажут на это люди, а прежде всего… что скажет Нохум Тарабай.
Но, переступив порог отцовского дома, он еще в коридоре услышал, как в маленьком кабинетике кричит, горячась, человек, присланный Гедальей Гурвицом, и как отец каждый раз перебивает его речь своим спокойным простацким соображением:
— Ну, а что бы было, если бы вышло наоборот?
Он остановился на минуту, прислушиваясь к спорам. И снова всплыл в мозгу прежний вопрос: «Так, значит, конец жениховству? Значит, все кончилось?»
Но почему-то направился он не в маленький кабинетик, а в столовую, где мать, не стесняясь присутствия посторонних, бранила бывшую его невесту. Лицо его сразу стало суровым, и он со сдержанной злобой пробормотал:
— Тише! Ишь, как взъелась!
