И что не просто так, а конкретно с целью поступить в будущем году без устали хожу по музеям, изучая работы великих мастеров.
Бывало, по несколько часов проводил я около какой-нибудь одной картины. Анализируя построение эскиза, разбирая последовательность наложения красочных фонов, изучая величину и направление мазков.
Копировал, копировал, копировал. В основном по памяти, поскольку в музеях не всегда разрешали располагаться даже с небольшим этюдником.
Ходил по городу, делал зарисовки. Потом уже у себя, примостившись около подоконника, где было чуть-чуть больше света, воссоздавал картины городских сюжетов.
Мне казалось, рука моя с каждым днем набивается, я все увереннее ощущал себя.
Хотя я и так давно уже был художником.
В свободное время мы с другом посещали оперу.
А потом долго обсуждали услышанное.
Он понимал музыку так же тонко, как я живопись. Нам было не скучно друг с другом.
Накупив и здесь кучу тоненьких книжечек я продолжал погружение в тайны восточного мистицизма. Другу было некогда читать: все время он упражнялся на инструменте в консерватории, поскольку собственной виолончели купить не мог.
Поэтому я сам рассказывал ему прочитанное. Загораясь и впадая в транс, пропуская сквозь себя сонмы видений, обещавших мне счастливую жизнь.
Из дома приходили известия, что маме становится все хуже.
Ничего иного я не мог ожидать. Это не подлежало исправлению. Я молил бога — отказавшись от унылого ханжеского бога, я по инерции иногда обращался к нему — чтобы она протянула еще год, до моего поступления в Академию.
В котором я не сомневался.
Год прошел.
И мама его прожила.
Но когда пришла пора второй попытки поступления, судьба нанесла мне очередной удар.
Настолько сокрушительный, что его можно было сравнить с землетрясением всемирного масштаба.
В прошлом году я не прошел экзамены.
В этом меня к ним даже не допустили.
Это был не просто удар в спину.
Судьба припечатала меня сверху своим огромным, хорошо подкованным сапогом и растерла по асфальту.
В тот момент я не думал ни о провидении, ни о карме, которая обещала вывести меня вперед.
Я ощущал лишь полный конец жизни.
Крах и тупик, откуда не виделось выхода.
Если меня не приняли во второй раз — значит, не примут и на третий.
И весь остаток жизни я могу провести, каждый год безуспешно штурмуя этих бездарей, которые запомнив меня, решили вдосталь поиздеваться своими отказами.
На этот раз у меня не хватило душевных сил думать о самоубийстве.
И другу своему я рассказал о случившемся коротко и лаконично.
