Конечно, если верить моим учениям, маме предстояло вернуться на землю в другом обличье. Но как я узнаю ее среди тысяч явлений окружающего мира? И, кроме того, мама оставалась христианкой — действовала ли на нее возможность обновления жизни?
Впрочем, об этом я не думал тогда. Мелькнули какие-то обрывки фантастических мыслей, и тут же исчезли.
Потому что неподалеку от меня находился приговоренный к смерти человек. Мой единственный на свете человек. Моя мама.
Я осознавал это и не мог ничего поделать с фактом.
Поэтому я оплакивал ее, давя рыдания — чтобы не услышала через стенки дура сестра и не пришла выяснять, что со мною.
И… И оплакивая еще живую маму, я оплакивал собственную жизнь.
Потому что понял со всей взрослой ясностью: я жив в нынешнем состоянии, лишь пока жива мама. Даже не в материальном смысле, а в гораздо более глубоком, страшном и необратимом. Наша мистическая, имманентная, иррациональная связь была столь сильна, что со смертью одного разума неизбежно должен отказать и другой.
Ну, пусть не отказать — но сегодняшний разговор с врачом уже подломил во мне нечто важное.
Я еще держусь, пока мама жива.
Но что будет, когда она в самом деле умрет?
Об этом было страшно даже думать.
Я знал, что потеряю единственного человека, который любит меня. И которого люблю я. Без мамы мир останется сонмищем враждебных харь, и его останется лишь ненавидеть.
Без мамы, верившей в мое прекрасное будущее, будет поколеблена моя собственная вера в себя. Я не представлял, как буду жить, не имея поддержки в виде самой лишь мысли о маминых ясных голубых глазах…
Все это мрачными порывами проносилось в моем отуманенном сознании.
Когда я, сидя на неудобном стуле в своей комнате, рыдал до рассвета, оплакивая свою еще живую маму…
Утром я осмелился к ней заглянуть. Тщательно умыв холодной водой свое опухшее от ночных слез лицо.
Мама оставалась прежней. И в то же время открывшимся рентгеновским взглядом я уже видел черную, шевелящуюся, словно клубок пауков, опухоль, пожирающую ее изнутри.
Словно сейчас наконец увидев давно происходившее, я заметил, что мама сильно похудела, а кожа ее окончательно утратила белизну.
Я поцеловал ее, она погладила мои черные волосы.
Мы разговаривали так, будто ничего не происходило.
Потом она двумя руками отодвинула от себя мое лицо и внимательно посмотрела в мои глаза. Наверняка мутные после этой невыносимой ночи.
— Ты вчера разговаривал с врачом? — спросила она.
Я кивнул, давя в себе комок и боясь расплакаться уже перед ней.
