Я внутренне даже усмехнулась: "Вот я же его еще учить должна!"
— Если нет веревки, можно и полотенцем связать.
Тут же в комнате он отпер ящик в столе и вынул чистое полотенце, но вязать не торопился
— За что вы его? — спросил он как-то робко.
— За Боголюбова.
— Ага! — в тоне слышалось, что именно этого он и ожидал.
…В глубине комнаты появились солдаты, городовые. Мой странный (для данного места и времени) собеседник куда-то исчез, и я его больше не видела. Но стянули мне за спиной локти его полотенцем. Распоряжался какой-то шумный, размашистый офицер. Он подозвал двух солдат со штыками на ружьях, поставил их за моей спиною и велел держать за руки… Уходя, предостерег солдат:
— Вы берегитесь, а то ведь она и ножом пырнуть может!
…На несколько минут нас оставили в стороне, и солдаты начали перешептываться.
— Ведь скажет тоже: связана девка, два солдата держат, а он: "Берегись — пырнет".
— И где это ты стрелять выучилась? — шепнул он потом над самым моим ухом.
В этом "ты" не было ничего враждебного, так — по-мужицки.
— Уж выучилась! Не велика наука, — ответила я так же тихо.
— Училась, да недоучилась, — сказал другой солдат. — Плохо попала-то!
— Не скажи, — горячо возразил первый, — слыхать, очень хорошо попала, будет ли еще жив».
Трепов остался жив. Пулю из его тела вынуть не удалось. (Позже Салтыков-Щедрин, живший с ним в одном доме, говорил шутя, что при встрече с Треповым опасается, что тот ненароком в него выстрелит.)
Большинство горожан относилось к нему неприязненно. Он позволял себе самоуправство в делах города и был нечист на руку. Согласно воспоминаниям А.Ф. Кони, который тогда был председателем Петербургского окружного суда, «сочувствия к потерпевшему не было, и даже его седины не вызывали особого сожаления к страданиям». Появились анонимные стихи:
Грянул выстрел-отомститель,
Опустился божий бич,
И упал градоправитель,
Как подстреленная дичь.
Впрочем, хотя Трепов порой и порол дичь, последующие градоначальники Петербурга были, в общем, хуже него. Он по крайней мере неплохо справлялся с делами.
Навестив раненого Трепова, Кони, уходя, увидел медленно поднимающегося по лестнице Александра II, который тяжело дышал и останавливался почти на каждой ступеньке. «Рассказывали, — писал Кони, — что Трепов, страдавший от раны, исход которой еще не был вполне выяснен и мог грозить смертью, продолжал все-таки "гнуть свою линию".
В агентурном донесении от 25 января 1878 года отмечалось: «Нельзя умолчать о том странном обстоятельстве, что хотя происшествие с Треповым и служит предметом разговоров целого города и многие из любопытства осведомляются о состоянии его здоровья, но решительно не замечается, чтобы постигшее г. градоначальника несчастье было предметом особенного соболезнования со стороны жителей столицы.
