24 января 1878 года она пришла на прием к столичному градоначальнику (он вышел с целой свитой). Хотя ночью ее мучили бредовые сны и она кричала, утром была спокойна, вновь продумывала весь план покушения. Неожиданно она оказалась первой в шеренге просителей. Трепов подошел прежде всего к ней, взглянул на ее прошение, чиркнул что-то карандашом и повернулся к соседке.
Вера Засулич быстро вынула револьвер и нажала курок. Осечка! Опять нажала — выстрел! Раздались крики. Трепов упал, раненный в бедро.
Она бросила револьвер. Так задумала заранее, чтобы в суматохе он случайно не выстрелил. На нее набросилась охранники, схватили с двух сторон.
— Где револьвер?
— Бросила на пол.
— Револьвер! Револьвер отдайте! — Продолжали кричать, дергая ее в разные стороны.
«Передо мной, — вспоминала она, — очутилось существо (Курнеев, как я потом узнала): глаза совершенно круглые, из широко раскрытого рта раздается не крик, а рычанье, и две огромные руки со скрюченными пальцами направляются мне прямо в глаза. Я их зажмурила изо всех сил, и он ободрал мне только щеку. Посыпались удары, — меня повалили и продолжали бить.
Все шло так, как я ожидала, излишним было только покушение на мои глаза, но теперь я лежала лицом вниз, и они были в безопасности. Но что было совершенно неожиданно, так это то, что я не чувствовала ни малейшей боли; чувствовала удары, а боли не было. Я почувствовала боль только ночью, когда меня заперли наконец в карцер.
— Вы убьете ее?
— Уже убили, кажется.
— Так нельзя; оставьте, оставьте, нужно же произвести следствие!
Около меня началась борьба: кого-то отталкивали, — должно быть, Курнеева.
Мне помогли встать и усадили на стул…
Комната, в которую меня перевели, была большая… В комнате в этот момент было мало народу, — из свиты градоначальника, кажется, никого.
— Придется вас обыскать, — обратился ко мне господин каким-то нерешительным тоном, несмотря на полицейский мундир, — какой-то он был неподходящий к этому месту и времени: руки дрожат, голос тихий и ничего враждебного.
— Для этого надо позвать женщину, — возразила я.
— Да где же тут женщина?
— Неужели не найдете? — И сейчас же придумала. — При всех частях есть казенная акушерка, вот за ней и пошлите, — посоветовала я.
— Пока-то ее найдут, а ведь при вас может быть оружие! Сохрани господи, что-нибудь случится…
— Ничего больше не случится; уж лучше вы свяжите меня, если так боитесь.
— Да я не за себя боюсь, в меня вы не станете палить. А верно, что расстроили вы меня. Болен я был, недавно с постели встал. Чем же связать-то?
