— Но ты же сам сказал, что натрудил спину. Не могу же я причинить тебе боль. Впрочем, наверно, могу… И что там по поводу лупанария?
— Сейчас покажу. Ты будешь рыдать от восторга.
Мнестер был прав в том, что приобретенные им в борделе знания после этой ночи вошли в «золотой фонд» сексуального опыта Мессалины, но ошибся в другом — ей не хотелось не только рыдать от восторга, но даже ощущать рядом его тело. Прошли те времена, когда она была готова мурчать оголодавшей кошкой от одного только прикосновения мужчины. Сейчас секс значил для нее удивительно мало, и чем больше мужчин появлялось в ее доме, тем с большим равнодушием проделывала она все необходимые телодвижения. Но ни один из ее любовников даже не догадывался, что страстная красавица не получает от общения с ним большого удовольствия. Да и кому какое дело до женских радостей? Дело женщин ублажать мужчин, а со своими потребностями пусть потом разбираются сами.
* * *
Трагедии не бывают вечными, и спустя некоторое время жизнь снова входит в привычное русло, оставляя в памяти зарубки. Вот и Мессалина, когда закончился траур по Друзилле, начала выходить в свет.
Первым развлечением, которое разрешил Калигула после окончания траура, были гонки колесниц в Большом цирке. Принцепс страстно болел за «зеленых» и не пропускал ни одного их выступления. В отличие от большинства римлян, Мессалина не жаловала это развлечение, но ей очень хотелось посмотреть, насколько изменился Гай Цезарь после потери Друзиллы и скитаний по дорогам Лация, и после некоторого колебания она согласилась составить матери компанию.
В день заездов на трибунах Цирка негде было яблоку упасть. Стосковавшиеся по зрелищам римляне забили его огромную чашу так, что Мессалина с Лепидой с трудом протиснулись на свои места. Была середина весны, и хотя солнце припекало не на шутку, прохладный ветерок заставлял дам кутаться в плащи.
Появление Мессалины произвело обычный эффект: мужчины радостно приветствовали красавицу, а их женщины злобно шипели вслед, припоминая всех ее любовников, даже тех, о которых сама виновница переполоха успела забыть.
Уже успевшая отвыкнуть от публичного внимания, Мессалина сначала даже немного засмущалась, но жажда признания и врожденное кокетство взяли свое, и уже через несколько минут она улыбалась близким и дальним знакомым, с удовольствием отвечая на их приветствия. Мраморная статуя, наконец, ожила. Щеки девушки покрылись легким румянцем, глаза заблестели от удовольствия, а приоткрытые губы сами собой растянулись в лукавую улыбку. Она была рождена для славы, толпы, аплодисментов, и никакое горе не могло отвратить ее от жажды признания.
