— А княжьи скудельники разве не тут же глину брали? — пошутил Денис.
— Жила-то, может, и та же, а яма ихняя ближе к Стретенью была. Тама уже выбрано все. Поди, и следов не осталось. А глина-то одна. Старый-то черепок возьмешь — и видать ее.
Пока Денис говорил со стариком, а потом снимал яму то издали, то в упор по ступенькам, Василий томился рядом на жаре. Он приуныл немного и оттого, что не стало спасу от солнца, которое шпарило его через черный пиджак, и оттого, что никак не мог понять, зачем надо снимать для кино босого старика и эту его яму — закрытую черт те какой рухлядью и заросшую всю. Двадцать пять лет прожил Василий на земле, закончил педиститут, был учителем, участвовал в самодеятельности и теперь вот даже выдвинут в районные руководители, но он никогда еще не видел — разве что мельком по телевизору — как снимают кино. В его представлении все это должно быть, уж если не торжественнее, то во всяком случае красивее. А потом — снимают ведь в «его районе», и, конечно же, все это должно быть не так, как сейчас. Ему очень хотелось этого. Ведь столько у них прекрасного — и людей, и сел, столько всего нового, во что уже вложено немало и его сил, а снимают полуобвалившуюся яму и босого старика. Странно…
Денис сошел вниз за Михаилом Лукичом.
— У вас тут шахта целая. Только воды нет, — сказал он.
— Копи это у меня. Погляди-ко вот, — Михаил Лукич поковырял пальцем стенку. — Гляди. Глина вот, а синяя. Пробовал я этта из нее вертеть — хорошо идет и на цвет хорошая в посуде, да воняет больно при обжиге. Вота, гляди, какой полосой идет. Не видать тебе? Даже рукой ее, чу, слышно. Посуше маленько. Што вот это такое?
— Соли какие-нибудь или отложения. Не геолог я, не знаю.
— Денис Михайлович, я пойду, пожалуй? — донесся сверху голос Василия.
— Добро.
— Может, и соли, — продолжал старик. — А на язык-то пресная. А это вот моя самая! Вота скоко! Еще сто лет крути, и останется. — Он походил по яме, обшлепывая ее рукой то по одной стенке, то по другой. Дом он так не показывал гостям, как показывает яму, — что значит гончар, а не плотник! — Масло, а не глина! Хоть бы камешек какой али сорина — ни! Одна чистая глина. Художник тут как-то приезжал ко мне из города, мастер тоже. Завидовал. Мешок моей-то глины увез. Ну, правда, он в форме вертит. Показывал мне. Складно. А я не могу. Форма дак форма и есть — не своя рука… Цельный-от мешок не снести будет. — Он взял откуда-то со своего места солдатскую штыковую лопатку, срезал пласт глины. — Десятка на три кринок будет. Хватит нам?
