Глава 20. Целовались и танцевали
Фелисидад кричала крашеной белокурой девушке на ресепшене:
– Ром! Его зовут Ром! Поглядите!
Белокурая администраторша сверху вниз глядела на Фелисидад. «За проститутку принимает меня».
Фелисидад ударила кулачком по столу.
Белокурая приблизила холеное лицо к Фелисидад.
– Если клиент тебе недодал десять песо, это не повод, чтобы все тут разгромить, поняла?
«Точно. Вот я уже и шлюха».
Фелисидад вздернула мордочку и тоже придвинула к надменному личику гостиничной девушки. Профиль против профиля. Птица против птицы.
– Я не шлюха, а его зовут Ром, фамилии не знаю, он русский. Ты! Прекрати вредничать. Помоги, ну ты же человек! У него что-то случилось! – Фелисидад положила ладонь на сердце. – Я чувствую!
Белокурая стервоза прочитала правду в ее глазах.
– Русский? А! Из сто второго номера! Так он вчера ночью срочно уехал. Даже не забрал деньги. А за десять дней заплатил. Унесся как на пожар. Верно, что-то с ним стряслось. Ты только, ну-ну, без этого!
Фелисидад стояла, прижав ладони к щекам, и слезы заливали ее лицо.
Повернулась и убежала.
– Хавьер! Он улетел! Он улетел! Его больше нет! Нет со мной! Он не вернется!
Лежала на кровати лицом вниз, тряслась, содрогалась, плакала так, что превращалась в вулкан, и лава слез поджигала подушки и простыни.
Хавьер стоял на коленях и гладил ее по спине. Свою Фели. Своего далекого, недосягаемого ангела.
– Бесполезно плакать, – улыбался беззубый рот, – но ты все равно поплачь…
– Только одна ночь! Одна!
– Ты была с ним?
Кривая улыбка опять взлетела на лицо Хавьера.
– Да! – зачем наврала ему, и сама не знала. – Нет! – Испугалась, что боль причинит ему наглым этим враньем. – Мы целовались! И танцевали! И все!
– И все, – обреченно повторил Хавьер.
Она спиной почуяла: он не поверил ей.
В комнату боком протиснулась Милагрос.
– Матерь Божья, что с тобой, дитя?
– Сеньора Милагрос, вы уйдите, уйдите. – Хавьер искривил шею, оглядываясь на изумленную мать. – Я сам! Сам ее успокою!
Милагрос махнула рукой, и Хавьер сжался, замолк, голову в плечи вобрал.
– Исчезни! Щенок! Слишком много прав взял!
Мать села на край кровати.
– Ты так не рыдала бы, если б я умерла. Что случилось? А?! Оглохла?! От плода избавилась?!
Фелисидад подскочила на кровати, как мяч. Повернулась лицом к матери. Слезы соленым кипятком брызгали, обжигали плечи, руки.
– Ты! Если б настоящая колдунья была – все бы тут же прочитала, что со мной!
Милагрос положила руки дочери на плечи. Тряска смуглого маленького тела утихла, угасла. Остались всхлипы, вздроги, набегающие волны тоски.
