Вася пошел осмотреть дом. Зашел он и в свою комнату, где когда-то с таким усердием разводил столярный клей.
В комнате Анны Григорьевны все было перевернуто и опрокинуто. В углу валялась груда пустых бутылок. Письменный стол был сломан и один из ящиков с грудой писем валялся на полу.
Вася взял пачку писем, написанных рукою Анны Григорьевны. Они были помечены 1906 годом. Повидимому, это были письма, которые Анна Григорьевна писала своей матери, Васиной бабушке, умершей в 1908 году. Та постоянно жила в «Ястребихе». Одна фраза первого письма бросилась Васе в глаза.
«Моя сестра Катя сделала ужасную глупость. Она взяла на воспитание двухлетнего мальчишку, сына какого-то рабочего. Отец его умер на заводе, не знаю от чего, а мать умерла от чахотки на соседнем с нами дворе. Мальчишка внешне довольно миловидный, но как можно вводить в свою семью детей с улицы. Это глупо. Она не мотет утешиться после смерти мужа, но ведь это не причина. И вдобавок, она хочет воспитывать мальчика так, чтобы из него вышел человек нашего круга. Затея по-моему нелепая».
Вася читал, и письмо дрожало у него в руках. Как? Значит, он приемыш, сын «какого-то» рабочего, значит, он не сын своей матери и не племянник Анны Григорьевны. Ему вдруг стало ясно все: и отношение тетки, и ее постоянная фраза о «глупости покойной сестры». Что она не прогнала Васю из дому, это было понятно, ибо Анна Григорьевна очень любила свою сестру. Кажется, это был единственный человек, которого она вообще любила.
Васе вдруг показалось, что все прошлое откололось от него. Он читал и перечитывал письмо. Сомнений не могло быть. В 1906 году ему было как раз два года!
Вася почувствовал необычайный прилив бодрости и энергии. Он побежал в зал, где на подоконнике сидели Феникс и Петька.
«Сказать им или нет?» — подумал Вася, — «нет — решил он тут же, — теперь не до этого! Велика важность, кто я такой!»
И как бы в подтверждение его мысли, Степан вошел в комнату и объявил, с трудом сдерживая торжествующую улыбку.
— Я получил со станции известие: красные сильно продвинулись на юг и, повидимому, Харьков на днях будет занят нашими войсками.
Жулан, вертевшийся тут же, вряд ли понял, чему все радуются. Но из чувства товарищеской солидарности он замахал хвостом и залаял весьма одобрительно.
