Карцер — это бетонная клетка два на три метра, стул у зарешеченного окна и нары, которые автоматически выдвигаются из стены в десять вечера, а задвигаются в шесть утра, не полежишь. Писать и читать здесь нельзя, кормят два раза в день, утром и вечером и, похоже, объедками, которые остались после завтрака и ужина в столовой.
Уже давно стемнело, под потолком светила лампочка, она тоже была за решеткой. А могла бы светить в торшере какого-нибудь… колбасного короля. Но оказалась здесь, на зоне, в самом страшном ее месте. Разве она виновата в этом, лампочка? Такая же, как и прочие, а вот поди ж ты! И с людьми то же самое может случиться. Одного судьба командирует в олигархи, другого — на нары. И сколько бы ни твердили сильные мира сего, что добились успехов благодаря своему уму и работоспособности, — это чушь собачья. Только невероятное стечение обстоятельств дало им невероятные блага, ибо рядом всегда были люди, которые и умнее в несколько раз, и работоспособнее, но судьба почему-то не дала им шанса. Или дала, но потом отняла. Почему она так решила — никто не знает. А если знает — никогда не скажет.
Малышев не отчаивался, попав в карцер. Он усиленно занимался поддержанием своей физической формы. Пятьдесят раз отжался от пола, потом десять раз присел на одной ноге, десять на другой, поднимаясь из последнего приседания, покачнулся, едва не потерял равновесие. Огорченно покачал головой — теряет форму. Не всегда удавалось потренироваться как следует, мешали проблемы, которые нет-нет да и возникали, если не у него, то у Бади или Дивана.
На Дивана он не злился, досадовал на самого себя. Должен был сдержаться, сохранить ясность мысли, а вот поди ж ты! Сорвался. Мудрый Рустам Сабиров всегда говорил ему: «Все у тебя есть, Саня, или будет гарантировано. Только силу духа тренируй, власть мысли над действием развивай, слушай!»
Он тренировал, но, видимо, не так старательно, как хотелось бы Рустаму. Чемпионат области выиграл, а на зональные соревнования не попал. Его поверженный противник будет представлять Московскую область, потому что он оказался в настоящей зоне.
Малышев сел на шпагат, склонил туловище в одну сторону, потом в другую. Вспомнил, как Светка просила его сделать это упражнение, и он, в одних только белых трусах, садился на шпагат. Как ее возбуждало это — словами не передать… Что она творила потом… Об этом лучше не думать, забыть и не вспоминать!
Но как это можно? Малышев встал на ноги, смахнул пот со лба, попрыгал, а потом принялся ходить по тесной бетонной клетке от двери до крохотного зарешеченного окна под потолком, успокаивая дыхание.
