— Стрелять их надо, как бешеных собак, шпану эту, — процедила она сквозь зубы. — Никакого житья не стало. На три лимона наказали за какую-то Фиджи, а я даже не знаю, где она есть.
— Во-во! — поддержал сзади старческий голос. — Мне тоже Батангас какой-то впаяли. Насилу дознался, что на островах энтих… Филиппинских. Да толку-то! Все одно, говорят, платить придется. Не докажешь. Никому до нашего брата дела нет. Знай себе — дерут! Последнюю шкуру спустили.
— Так и есть, — закивала Анна Матвеевна. — У меня сроду таких деньжищ не водилось. Хрен я им чего заплачу! — она посторонилась, пропустив выскочившего из кабинета военного средних лет. По лицу — багровому, с остервенелым прищуром — было ясно, что, говоря юридическим языком, претензии остались без удовлетворения — отказали! Она рванула захлопнувшуюся дверь и влетела в приемную.
Худосочная барышня в малиновом пиджачке с черными отворотами и золотыми пуговичками, не отводя глаз от монитора, предостерегающе сделала ручкой, но остановить ветерана труда не могла уже никакая сила.
— Это что же такое у вас получается! — тяжело дыша, подступила к столу Анна Матвеевна, нависая грудью с позвякивающими медалями. — Стыд и срам! — она дрожащей рукой протянула квитанцию.
— Номер ваш? — не глядя, спросила секретарша скучающим голосом.
— Какой еще номер?
— Телефонный, телефонный. — блеснув темным с серебряной пылью лаком, отточенные ноготки вслепую отфутболили измятую бумажку адресату. — Номер ваш, значит, и говорить не о чем. Не оплатите, отключим телефон.
— Ах ты, лахудра телефонная! — взъярилась Анна Матвеевна. — Ты на кого гавкаешь?! Попробуй только! Я сюда с телевидением заявлюсь, тогда поглядим, как вы тут запоете!
— Она еще оскорбляет! — взвизгнула секретарша, впервые удостоив скандальную посетительницу взглядом. — Очистите помещение, или вас выведут силой!
— Давай, давай — выводи! Отключишь, говоришь? Отключай! — неожиданно для себя Анна Матвеевна сорвала с себя трудовые награды, откликнувшиеся печальным звоном, и швырнула на стол. Хотела прямо в накрашенную морду — слово уже готово было сорваться с языка, — но в последний момент рука почему-то дрогнула.
Немую сцену прервал начальственный баритон, прозвучавший из приоткрывшейся двери, обитой лоснящимся, как паюсная икра, кожзаменителем.
— Что у вас происходит, Лена?
— Вы только поглядите, Ваналыч! — непритворно всхлипнула секретарша, не сводя перепуганных глазок с потемневших латунных дисков, накрывших реверсом свои замусоленные ленточки. Ваналыч, то есть начальник узла Иван Павлович Родиков, как значилось на двери его кабинета, видал и не такие виды. Чем только не швырялись еще в те времена, разве что не партбилетом, а уж теперь-то и лимонку могут подкинуть ни за понюх табака. Но, видимо, и на него произвели известное впечатление сиротские медяки, осенними листьями опавшие на зеленый бювар с исходящими.
