— Не знаю, Аверьян Романыч, — отозвался Червенцов. — По-моему, и ученые в этом толком еще не разобрались.
— Не разобрались! Что же они в самый главный корень не смотрят! — Старик изумленно ударил себя по коленям. — Это ж, как понимаю, наиважнейший вопрос, почему ж таки и не разобрались?
Веселея от стариковской запальчивости, Николай Устинович спросил, для чего ему заботиться о долголетии. Аверьян Романович прищурился, пустил через нос клубок дыма, многозначительно переспросил:
— Для чего?
— Да. Сколько вам лет?
— К седьмому десятку подходит, — со стариковской хитрецой подмигнул Харитонов. — Много, а?
— Не мало.
— А я еще пожить собрался. — Аверьян Романович зажмурился и потряс головой.
В калитку быстро вошла Анастасия Петровна, на ходу отряхивая ладонями подол платья. Налет пыли покрыл ее с головы до ног, брови стали мохнатыми, вокруг глаз темные ободки. Опираясь рукой о перила крыльца, она сбросила с голой ноги тапочку, вытряхнула из нее пыль, скинула другую.
— Задержалась я, а вы тут, наверное, голодные и скучаете, — весело заговорила она. — Минутку обождите, я соберу что-нибудь покушать…
От нее так и пахнуло на Червенцова чем-то домашним, уютным, словно и в самом деле здесь был его дом, и вот он сидит на чисто вымытом крылечке, наслаждаясь теплом и тишиной летнего вечера. Тряхнув головой, он сказал:
— О нас не заботься, все равно Артемки нет, где-то застрял с приятелем. Лучше посиди-ка с нами, отдохни, послушай, что Аверьян Романович рассказывает.
— Я сейчас, только умоюсь и платье сменю, запылилась в дороге.
Через несколько минут она снова появилась на крыльце, уже в другом платье, посвежевшая от воды. Радуясь ее присутствию, Николай Устинович подвинулся на порожке, чтобы она могла сесть между ним и Харитоновым. Анастасия Петровна как бы не заметила этого движения и уселась на краю крыльца, повыше старика.
— Там такая пылища — страсть, — сказала она, касаясь ладонями своих полыхающих щек, и смешливо сморщила губы. — Модница наша, Клавдюшка Кичигина, в крепдешин разрядилась, а теперь чуть не плачет, платье жалеет.
— В район ездила? — спросил Харитонов.
— Туда, Аверьян Романыч, в район. На партийном активе была.
— Чего там решали?
— Многое, сразу не перескажешь. Будут птицефабрику у нас строить, на двадцать тысяч кур.
Старик одобрительно хмыкнул.
Внезапно где-то поблизости высокий девичий голос свободно и легко поплыл в тишине вечера:
Ох, не растет трава зимою,
Поливай не поливай.
