Студенты смотрели на стены и жевали хлеб.
Вот — яблоко. Вот — окорок. Вот — виноград и человек, протягивающий руку к винограду. Вот — колбаса.
— Я думаю, — продолжал дожевывая Крапивин. — Мы все думаем, — продолжал он с перерывами. — На этот раз мы им!..
— Не могу забыть, — оборвал его один из присутствующих, — не могу забыть: в детстве я не любил печеных яблоков. Тетка, у которой я воспитывался, не разрешала мне есть сырых. Только печеные… А я…
— Тише вы.
В дверях показалась фигура Лузина. (На боку болтался наган.) Рядом с ним шел студент с рыжим портфелем. Молча они прошли буфет, не обратив внимания на присутствующих.
— Видели его? Новый комиссар.
— Кажется, еврей. Что за черт, везде суют евреев. Будто нет русских.
— Вы правы, коллега, их нет в коммунистической партии. Только евреи и китайцы. Впрочем, этот, кажется, русский.
— Вы не знаете, кто второй?
— С рыжим портфелем? Комендант мытнинского общежития.
— Не могу забыть. Не могу забыть: в детстве я не любил печеных яблоков. Тетка, у которой я воспитывался…
Все встали: в два была назначена сходка.
* * *
Впереди шла собака. За ней низенький человек с зеленой корзиной.
Они вошли во двор многоэтажного дома, стоявшего на углу Мытнинской набережной и Зоологического переулка. Биржевой мост находился рядом. Трамваи, дребезжа как посуда, перекатывались через мост и останавливались возле ворот многоэтажного дома, в который только что вошли человек с корзиной и собака.
Они направились в канцелярию общежития. Первой вошла собака.
Комендант достал домовую книгу. Он задал несколько вопросов пришедшему, сделав при этом несколько движений карандашом в воздухе, по-видимому выражавших его нетерпение, занятость.
Пришедший ответил.
— Что за чепуха! — выругался комендант. — Я спрашиваю имя. Вы отвечаете — «Василий». Я спрашиваю фамилию, вы — то же самое. Не может быть.
— Вы не так меня поняли. Я Уткин. Уткин! У меня есть удостоверение. Жил в сельском детдоме. Сюда командирован комсомольской организацией.
Он вытащил из кармана записную книжку. Аккуратно обернутая в чистую бумажку, она оказалась комсомольским билетом.
— Я Уткин! Василий Уткин, — повторил он.
Только теперь комендант обнаружил: ботинки на ногах пришедшего были разного цвета.
— Эге, брат, — сразу перешел, он на «ты», — да у тебя сапоги как, — он долго подыскивал подходящее сравнение, — у голландского консула.
— Ничего подобного, — оправдывался Уткин. — Мне выдали их в детском доме. Американцы оставили много обуви. И все на одну ногу. Все черные — на левую. Все желтые — на правую.
